Пьер Губер - Мазарини

Победа Мазарини в Ретеле напугала его противников, в том числе Гонди, королева немедленно заказала благодарственный молебен. Еще одно событие имело иное значение: Тюренн, оставленный войсками, серьезно задумался о своей судьбе и решил исполнить свой долг. Тайно вернувшись в Париж в начале мая, он вскоре отдает себя на милость королевы, что было большой удачей и для нее, и для юного короля (который вскоре достигнет совершеннолетия).

И все-таки победа в Ретеле не помешала объединившимся на время противникам кардинала бить во все колокола. Парламент, потребовавший от королевы провести расследование против принцев, натолкнулся на отказ, после чего события стали развиваться стремительно. 1 февраля Гонди и Гастон заверили парламент в своей поддержке. Выходя из Высшего совета, Гастон, поссорившийся с Мазарини (он тогда очень нервничал), дал понять королеве, что не вернется, пока там будет заседать кардинал.

Вот тут-то Мазарини и вспомнил об английском парламенте. 4 февраля парламент потребовал, чтобы королева подписала указы об освобождении принцев и удалении кардинала. Потом, при поддержке Гастоиа, парламент распорядился помешать королевской семье покинуть Париж, приказав блокировать Пале-Рояль, а маршалам Франции повиноваться только герцогу Орлеанскому.

Ненавидимый и всеми покинутый (кроме страдающей, но бессильной королевы), Мазарини быстро и методично приготовился к отъезду. В ночь с 6-го на 7-е кардинал, переодевшись, отправился в Сен-Жермен, где остановился, надеясь, что к нему присоединятся королева и дети, что было невозможно и стало бы большой политической ошибкой. Коадъютор и Гастон приказали закрыть все городские ворота, мобилизовали ратушу и буржуазную милицию и принудили парламент вновь издать указ, предписывающий Мазарини покинуть Францию в двухнедельный срок, а если он этого не сделает, объявить о «преследовании». Фрондеры осмелились даже послать капитана швейцарской гвардии, подчинявшейся Мсье, в Пале-Рояль, чтобы проверить, там ли королевская семья. Полная достоинства королева показала им юного короля (он был одет, чтобы отправиться вслед за кардиналом), лежавшего в постели и притворявшегося спящим. Сотни восхищенных парижан прошли мимо ложа юного монарха, который никогда не забудет этого невыносимого унижения. Тогда он был пленником.

Освобождение принцев самим Мазарини явилось результатом смехотворной гонки. По просьбе мгновенно объединившихся фрондеров 11 февраля королева согласилась, чтобы несколько дворян, в том числе Ларошфуко и президент Виоль (ярый противник Мазарини), поскакали в Гавр для освобождения принцев. Но кардинал, как всегда, хорошо осведомленный, ждал своего часа. Он узнал новость в Лильбонне и первым прибыл в Гавр с небольшим эскортом. Мемуаристы и историки по-разному излагают эту историю. Принцы будто бы пригласили Мазарини к столу, они вели разговор — блестящий, остроумный, временами резкий. В другом исследовании мы читаем, что Мазарини, прежде чем уйти, поцеловал сапог Конде (который его оттолкнул): подобный злой вымысел явно почерпнут из «Мемуаров» Мадемуазель. Впрочем, кардинал умел притворяться и кланяться, когда ему это было необходимо.

Потом каждый пошел своей дорогой.

Трое освобожденных встретили по дороге в Париж, небольшой отряд фрондеров, прибывший с опозданием. Блестящих сеньоров приветствовали с шумным восторгом, свойственным буйному городу. Когда Мазарини уехал, королева с детьми осталась пленницей в Пале-Рояле. Казалось, что благородные сеньоры, достойные парламентарии, добропорядочные буржуа и мудрые священники, поддержанные «простым народом», сумеют вместе претворить в жизнь дело, достойное восхищения, — восстановят королевство в его былом великолепии, благословляемые королем, который вот-вот достигнет совершеннолетия, королевой, Церковью и королем Испании. Мазарини был в ссылке, которой нельзя было избежать, но точно знал, что ничего подобного не случится, союзники вскоре перессорятся, а потом передерутся, а он приложит к этому руку. Верный расчет «отложенного», так сказать, действия.

Итак, последуем за Джулио Мазарини в его путешествии с берегов Сены на Рейн.

Прошло почти два месяца с тех пор, как Мазарини уехал из Гавра и обосновался в Брюле, в красивом замке, предоставленном в его распоряжение близким другом, архиепископом-курфюрстом Кельна (и баварским князем). Что тогда происходило с Мазарини? Скитался в тоске, полупобежденный-полуобескураженный? Конечно, он жаловался на холод, на отсутствие удобства по ночам, на скудость багажа, покинутость, однако истина заключается в другом.

В Гавре кардинал начал с того, что раздал четкие инструкции (дополняя то, о чем договорился с королевой) своему другу Гюгу де Лионну (министр сопровождал Джулио, в его верности можно было не сомневаться). Из Гавра Мазарини добрался до Дьеппа, где губернаторствовал преданный Дюплесси-Бельер. Парламент Нормандии посчитал присутствие Мазарини нежелательным в провинции, и Мазарини отправился в Дулленс, с эскортом в сотню всадников, а потом в Перонну — надежное место, где командовал маршал Окенкур. Он пробыл там недолго, много писал (в том числе знаменитое письмо Анне Австрийской), возможно, надеясь, что его позовут обратно и — главное — пришлют денег. В начале марта, задержавшись из-за плохой погоды и слишком большой свиты, Мазарини уехал в Седан, где правил надежный и честный Фабер, успев забрать племянниц и племянника, которых королева спасла от фрондерских безумств, спрятав их в Валь-де-Грас (или у иезуитов), а потом отправила в Пикардию по подсказке надежного друга ловкача Зонго Ондедеи. Джулио возил их за собой повсюду, что отнюдь не облегчало ему жизнь. Еще больше осложняло ситуацию прибытие тяжелого багажа с посудой, бельем (и деньгами). Кардинал, человек осторожный и осмотрительный, спрятал золото и украшения, взятые в долг в разных местах; возможно, он увез часть драгоценностей короны — во всяком случае, те короны, что не были заложены. Точно известно одно: к концу путешествия у кардинала появились деньги.

Продвигаясь на северо-восток, мазариниевский кортеж обрастал людьми, багажом и деньгами. Каждый день кардинал записывал неразборчивым почерком свои жалобы на жизнь и раздавал инструкции верным друзьям и королеве, с трудом связывая отправителей и получателей.

Покидая окраинные земли королевства, Мазарини пришлось позаботиться о том, что уже тогда называли (но употребляя слово во множественном числе) паспортом, чтобы пересечь иностранную территорию. С Лотарингией и немецкими княжествами сложностей не возникало (с их правителями был заключен мир, хотя с Лотарингией были проблемы). Для земель, находившихся в подчинении короля Испании, эрцгерцог Леопольд-Вильгельм, правитель Нидерландов, предоставил вдобавок к документам великолепный эскорт под командованием крупного вельможи Антонио Пимиентеля. Дон Антонио проводил Мазарини до Жюлье, ворот Империи, выказав ему «самую большую учтивость» (по свидетельству самого кардинала), нормальную между очень знатными персонами, составлявшими нечто вроде высшей касты в Европе, тем более что один из них был князем Церкви и — кто знает? — возможно, в будущем — претендентом на папский престол. Предлагал ли дон Антонио Мазарини перейти на службу к Филиппу IV? Сомнительно… В Жюлье пушки крепости трижды стреляли в его честь, кардинал в сопровождении почетной роты и камергера курфюрста был препровожден через Экс-ла-Шапель в загородный замок в Брюле (город между Кельном и Бонном). Дом был великолепно обставлен, с кардиналом обходились крайне почтительно, «угощали разными винами, рыбой и прочими яствами». Изгнанник был почетным гостем, почти главой государства.