Александр Пресняков - Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв.

На этом не кончилось. Поднят был вопрос о таком же возвращении Киевщины и Подолии литовской, как и Брацлавского воеводства. Брацлавщину присоединили как часть Волыни, а далее уже сенаторы и послы воеводств Брацлавского и Волынского стали особенно настаивать на присоединении Киевщины. Воевода брацлавский, князь Роман Сангушко, при присяге умолял не отделять Брацлавщины от Киевщины, с которой она связана более, чем с Волынью.

Волынцы настаивали, что для южной Руси Киев необходим, как ключ ее, форпост против татар и Москвы. Именно это значение Киева, как мы видели, вызвало возражение против его аннексии в сенате. Киевщина была присоединена на тех же условиях, как Волынь.

Когда явились на новый Люблинский сейм паны и послы литовские, дело было закончено. Панам радным оставалось спасать, что можно. Результат компромисса — акт 1 июля 1569 г. Известны основы этой Люблинской унии: 1) великое княжество Литовское и королевство Польское составляют отныне одну Речь Посполитую, одно нераздельное государственное целое; 2) у них один государь, избираемый польско-литовским сеймом, коронуемый в Кракове; 3) хотя особое избрание и посажение на великое княжество отменено, но в титуле сохраняется провозглашение его королем польским и великим князем литовским, русским, прусским, мазовецким, жмудским, киевским, волынским, подляшским и ливонским; 4) элекция вольная, так как династические права Ягеллонов перешли к короне Польской; 5) король под присягою подтверждает права и вольности обоих народов в одном привилее; 6) рада и сейм общие, отдельных литовских сеймов король созывать не будет; 7) но законы, судебные решения, права и вольности земские и привилегии отдельных лиц остаются в силе по-старому; 8) договоры и союзы с иностранными государствами заключаются не иначе, как сообща, а по делам важным и переговоры не иначе, как сообща; 9) одинаковая по весу и ценности монета; 10) свобода сельскохозяйственных продуктов шляхты и ее подданных от внутренних и внешних таможен; 11) отмена запрета приобретать имения полякам в Литве, литвинам в Польше; 12) уряды и достоинства в великом княжестве остаются без изменения; 13) редукция розданных столовых имений не распространяется на Литву, но король не будет больше их раздавать (спадковые может раздавать и полякам и литовцам, лишь бы без ущерба для военной службы) {163} 163 М.К. Любавский, Литовско-русский сейм» стр. 836—837; «Volumina Legum», т. II, стр. 87—92. .

Таковы существенные пункты государственно-правового акта, превратившего, по обычному представлению, династическую унию Литвы с Польшей в унию «реальную». Но нет более сложного вопроса в теории государственного права, как учение о «соединенных государствах», а такие исторические формации, как Польско-Литовское государство, особенно трудно «догматизировать», тем более что действительные отношения плохо укладывались в формулы люблинского акта, да и сам этот акт редактирован крайне неотчетливо, бессодержательно и неопределенно.

«Акт унии, — читаем в одной из статей М.К. Любавского, — совершенный в Люблине, намечал только в общих чертах будущее положение великого княжества Литовского, многого не договаривал до конца, кое-чего не касался вовсе, так что по одному этому акту, в сущности, нельзя еще составить себе ясного и конкретного представления о том, что же принесла с собою уния 1569 г. для великого княжества, что удержало оно из прежнего исторического наследия и с какою внутреннею организациею сделалось оно неотъемлемым членом Речи Посполитой».

По идее, пересмотр унии должен был создать из двух государств одно новое целое. Такое большое дело, будь оно предпринято с достаточною содержательностью, потребовало бы значительного творчества, большой организационной работы. Но дело свелось к наспех составленному документу, не воплотившему, собственно говоря, никакой сколько-нибудь плодотворной политической идеи, а между тем постановления люблинского акта должны были стать основным законом, нерушимой конституционной хартией: никогда, ни под каким видом не должны быть они изменены ни королем и радою, ни даже станами обоих народов, но должны вечно сохраняться целыми и в полной силе!

Прежде всего акт 1569 г. внутренне противоречив. Толкуя о единой Речи Посполитой, о едином государственном теле, он сохраняет раздельные территории, для точного определения границ которых посылались комиссары, например, для точного разграничения Подляшья от великого княжества, различие административного строя и действующего права, словом, создает унию раздельных политических целых. Иначе и не могло быть не только в силу резкого различия быта и интересов Литвы и Польши, но и в силу того, что само королевство Польское не составляло политического монолита, а делилось на весьма различавшиеся по тенденциям и интересам Малую и Великую Польшу, постоянно боровшиеся за перевес и государственное влияние, да еще обросло такими «аннексами», как Пруссия, Русское воеводство, Волынь и Киевщина! Иначе и не могло быть, потому что для глубокого объединения, коренного и прочного, не было почвы в общности всех основных интересов. Это ясно сказалось на том же Люблинском сейме, как только от унии перешли к текущим делам.

Возникал ряд первостепенных вопросов для поляков — литовцы отказывались рассуждать о них, как о деле незнакомом и постороннем. Поляки предоставляли литовцам самим вырабатывать «конституции», касающиеся их дел. И работа единого коронного сейма единой Речи Посполитой оставалась механическим соединением работ литовского и польского представительства, текших двумя разными руслами. И Лаппо прав, предпочитая этот «унионный» сейм называть не его официальным термином «коронный», а иначе: «сейм польско-литовский».

При таких условиях понятно, что Люблинская уния не могла закончить историю особой литовской государственности и даже покончить с историей особого литовско-русского сейма, лишь формально, не фактически упраздненного актом унии. Он не замедлил воскреснуть, как только того потребовали внешние и внутренние условия жизни великого княжества Литовского.

Литовские магнаты в 1569 г. оплакивали «погребение и уничтожение на вечные времена вольного и независимого государства — некогда великого княжества Литовского», — как писал Радивил, воевода виленский, одному из своих корреспондентов. Великое княжество теряло свой суверенитет и во внешней политике и в делах законодательных, так как новые узаконения надо было вносить для получения ими силы закона на общий польско-литовский сейм, где их утверждал король «силою сейма» — «моцю того сейму, зверхностью нашею господарскою». Окупились ли эти уступки тою выгодой, на которую рассчитывала шляхта: усилением средств государственной обороны с облегчением тягот непосильных великого княжества? На первых порах всего ощутительнее было значительное ослабление Литвы отрезкой целых четырех воеводств, что умаляло не только военные силы, но и финансовые средства великого княжества.