Николай Шпанов - Дело Ансена

Кручинин сделал паузу, чтобы закурить.

- Если так, - заявил пленник, - то почему же вы, вместо поисков убийцы Оле Ансена, занялись игрой в хлебные шарики? Вы же не могли не увидеть следов Ансена на кастете.

- Мы это знаем.

- И знаете, что шкипер убит этим кастетом?

- Знаем.

- Так какого же черта?!

- Тише, тише! Страсти не к лицу такому искушенному человеку, как вы. Сейчас я объясню присутствующим все. Он, - Кручинин кивком головы указал на лжепастора, - принимает нас за простаков, все еще полагая, что ему удастся убедить нас, будто следы пальцев оставлены на кастете при совершении преступления. А в действительности они оставлены на нем задолго до убийства.

Пленник расхохотался с наигранной развязностью.

- И вы воображаете, что сумеете убедить какой-нибудь суд, будто кастет, побывав в руках у меня или другого воображаемого убийцы, сохранит старые следы Ансена?.. Вы заврались!

- Правда, здесь не суд и мы могли бы не заниматься подобными разъяснениями, но, вероятно, мой друг, - Кручинин сделал полупоклон в сторону Грачика, - не пожалеет пяти минут, чтобы рассказать присутствующим, как вы попытались убедить нас в том, что кастет носит следы Ансена, а не ваши.

- На нем действительно были и сейчас имеются следы Оле Ансена, - сказал Грачик, - именно Оле! Но как "пастор" этого достиг? Он покрыл поверхность кастета, а вместе с нею и имевшиеся на ней жировые узоры пальцев прежнего владельца - Ансена - тончайшим слоем лака. Этим он предохранил следы от стирания. А свои собственные, отпечатавшиеся поверх лака, смыл. Но преступник, так же как вначале и я, не учел одной, казалось бы, пустяковой детали: стоит посыпать отпечаток пальца тонким порошком, хотя бы тальком, и жир удержит тонкую тальковую пыль, а с остальной поверхности предмета порошок слетит.

- Элементарный разговор, - с пренебрежением проворчал бывший пастор.

- Совершенно справедливо. Это я и говорю не для вас, - усмехнулся Грачик. - Но тем удивительнее, что вы, такой опытный преступник, этого не учли. Вы не подумали о том, что, когда станут изучать отпечатки на поверхности полированного хрома, тальк не удержится на линиях, покрытых лаком. Он и слетел. Сперва я не придал этому значения. Вернее, не понял, в чем тут дело. Это была моя ошибка. Совсем грубая ошибка. Не скрываю. Но я не предполагал такого ловкого хода с вашей стороны. А вот после того, что вы назвали игрой в хлебные шарики, когда вы сделали неудачную попытку внести путаницу в мою работу и подвести под ответ вместо себя еще и кассира, я вернулся к кастету. И скоро, скорее, чем я сам мог предполагать, мне стало ясно все: я понял и происхождение звука, привлекшего мое внимание при входе на "Анну", - вы поспешно отбросили к переборке кастет; и запах ацетона - растворителя нитролака, которым вы развели лак настолько жидко, чтобы слой его стал совсем тонким, незаметным для глаза. Таким образом, как видят присутствующие, случившееся с этим преступником только подтверждает то, что сказал Кручинин обо всех преступниках: не бывает случая, чтобы, уничтожая одни свои следы, преступник не оставил других, еще более убедительных.

- Отлично, отлично, Сурен! - с удовлетворением сказал Кручинин. - Всем ясно, в чем дело... Я думаю, что тут стоит еще сказать: есть, конечно, и другой тип преступников. Эти, совершив свое черное дело, думают только о том, чтобы как можно скорее и как можно дальше уйти. Вероятно, и наш "пастор" поспешил бы дать тягу, если бы мог. Но куда ему было бежать? В нацистскую Германию? Ее больше нет. Туда, где существует нацистское подполье? Но как явиться к своим жестоким и алчным хозяевам, покинув на произвол судьбы доверенные ему сокровища? В любую другую страну, в другую среду? Но ведь среди честных людей он был бы как пробка на воде: сколько бы усилий ни прилагал, чтобы скрыться, смешаться с окружающей средой, среда выталкивала бы его на поверхность, как инородное тело. Он боялся бежать... Вернемся, однако, к тому, как все это случилось... Итак, "пастор" занялся игрой в хлебные шарики и очень ловко сумел подсунуть моему другу (так, что тот ничего не заметил) отпечатки пальцев кассира вместо своих, а свои - вместо отпечатков кассира. Прошу заметить, что перед тем ему удалось подменить отпечатки кассира отпечатками Ансена. Так была внесена полная путаница, которая едва не увенчалась успехом для ее изобретателя. "Пастор" немедленно убедился в успехе этого хода: я поделился с ним тем, что подозреваю в убийстве кассира. "Пастор" почувствовал себя в безопасности. Теперь он решил, что для сохранения ценностей подпольного фашистского фонда нужно только отделаться от моего досадного присутствия. Но он оказался слишком плохим стрелком в темноте.

При этих словах все присутствующие удивленно переглянулись.

- Отправляясь на охоту за мной, "пастор" совершил третью по счету ошибку, хотя и не очень грубую: он пришел к кассиру за его ботинками. В садике кассира на мокром гравии совершенно отчетливо отпечатались характерные следы туристских ботинок "пастора". Таких ботинок нет ни у кассира, ни у кого из нас. Взгляните на его подошву, и вы поймете, что, однажды мельком увидев ее, нельзя спутать ее след с каким бы то ни было другим. Если бы за своими ботинками приходил сам кассир, он неизбежно наследил бы вот этими морскими сапогами. К тому же ему не нужно было ни топтаться у калитки, ни ходить вокруг дома, чтобы убедиться, что его дочери там нет. Ведь он ее не боялся. По мнению "пастора", за ботинками кассира прийти стоило. Этим он еще крепче смыкал вокруг кассира кольцо улик. Но вот следующая оплошность "пастора": узнав, что кассир получил от меня деньги в благодарность якобы за то, что сообщил место сокрытия ценностей, "пастор" не внял уверениям отрицавшего это кассира. Надо сознаться, "пастор" имел все основания не верить старику: человек, обманувший своих соотечественников, с легким сердцем мог обмануть и его. Поэтому "пастор" решил попросту с ним разделаться. Для этого, конечно, можно было найти более тонкий и безопасный способ, а не стрелять в кассира сквозь свою собственную куртку, как это сделали вы. - Последние слова Кручинин обратил исключительно к "пастору",

- Я не стрелял в него, - пробормотал тот.

- Неправда! - резко сказал Кручинин. - Сейчас я точно объясню, как вы стреляли. Кассир взял вас под левый локоть. Правой рукой вы вынули пистолет и, рискуя ранить самого себя, в двух сантиметрах от собственного сердца произвели выстрел. Пистолет вы держали слишком близко, поэтому ткань вашей куртки опалена и желтые волоски верблюжьей шерсти вместе с пулей вошли в ткань черного пальто кассира. Если вы вооружитесь лупой, то сможете убедиться в этом сами... Угодно?

"Пастор" пожал плечами и с негодующим видом отвернулся. Тогда Кручинин, сунув обратно в карман приготовленную было лупу, методически продолжал: