Николай Шпанов - Заговорщики (Книга 1, Преступление)

- Пока не очень, - меланхолически ответил Гопкинс.

- Жаль. Это так просто: Япония должна стать нашим опорным пунктом для разгрома Советов.

- Не слишком ли много разгромов и не слишком ли много баз, а?

- Ровно столько, сколько нужно, чтобы получить то, что мы хотим. Мы никогда не займем принадлежащего нам места, если вздумаем месить тесто своими руками. Японские офицеры и унтер-офицеры составят костяк той многомиллионной китайской армии, которая одна только и сможет занять позиции по нашей границе с Советами.

Гопкинс рассмеялся и тотчас сделал болезненную гримасу:

- Милый Дуглас, вы что-то напутали: у нас нет ни одной мили общей границы с русскими!

- А будет десять тысяч! - теряя равновесие, крикнул Макарчер. - Вся китайско-советская граница, вся китайско-монгольская граница.

- Э, да вы, оказывается, самый отчаянный мечтатель, какого я видел! насмешливо проговорил Гопкинс. - Не знал за вами такой черты.

- К сожалению, Гарри, вы мало меня знаете.

- Вы полагаете?

- А нам нужно понять друг друга. - Макарчер склонился к Гопкинсу, продолжавшему полулежать с закрытыми глазами, и насколько мог дружески проговорил: - Вдвоем мы могли бы доказать хозяину...

И, не договорив, стал ждать, что скажет Гопкинс. Но тот хранил молчание.

Макарчер внимательно вглядывался в подергивающееся судорогой боли лицо Гопкинса. Можно было подумать, что генерал взвешивает: стоит ли говорить с этим полутрупом, который не сегодня-завтра уйдет в лучший мир и перестанет быть вторым "я" президента?

Поезд остановился.

Макарчер прочел название станции:

- Улиссвилль.

- Не подходите к окну, - поспешно сказал Гопкинс. - Вас могут увидеть журналисты.

- А-а, - протянул Макарчер. - Хозяин будет говорить?

- Положение с фермерами паршиво, а выборы на носу.

- Он опять выставит свою кандидатуру? - спросил Макарчер.

- Пока ни в коем случае!

- А как же с переизбранием?.. Нужно же, чтобы американцы знали, что могут голосовать и за него.

- Своевременно узнают. Может быть, в последний момент.

- Почему не теперь? Ведь остальные кандидаты уже объявлены.

- Формально выставить свою кандидатуру значило бы для ФДР превратиться из президента в кандидаты! Это только помешало бы его работе.

- Значит, в последний момент? - в сомнении спросил Макарчер.

- И безусловно будет избран, - уверенно ответил Гопкинс. - Никто не может предложить американцам ничего более реального.

- Чем обещания Рузвельта?

- Зависит от того, как обещать. И кроме того, никто не может обвинить нас в том, что если бы не сопротивление дураков, мы успели бы многое выполнить... из того, что обещали.

- Посоветуйте хозяину на этот раз поднажать на морскую программу.

- Об этом его просить не приходится.

- Морские дрожжи все еще бродят?

- Он попрежнему держит под подушкой Мехена.

- Избиратель не может не понимать, что строительство хорошей серии больших кораблей - хлеб для сотен тысяч безработных.

- Но, увы, и налогоплательщик понимает, что этот хлеб будет куплен за его счет, - со вздохом сказал Гопкинс. - А кроме того, средний американец знает, что судостроительные компании нахапают в сто раз больше, чем достанется тем, кто будет своими руками строить корабли. Народ умнеет не по дням, а по часам. Тут вам не Филиппины, Мак.

- Не воображайте, что у нас там одни идиоты. Квесону приходится довольно туго.

- И если бы не ваши штыки?..

Макарчер ответил неопределенным пожатием плеч.

Гопкинс спросил:

- А как у вас работает Айк?

Казалось, вопрос удивил Макарчера. После некоторого молчания он, в свою очередь, спросил:

- Вы имеете в виду Эйзенхаммера?

- Да.

Собеседники не могли пожаловаться на простодушие, но в этот момент оба они мысленно бранили себя. Гопкинс был недоволен тем, что у него вырвался этот вопрос, совершенно некстати выдавший генералу его, Гопкинса, интерес к подполковнику Эйзенхаммеру - военному советнику филиппинского "фельдмаршала". Макарчер же досадовал на себя: только сейчас ему пришло в голову то, о чем он должен был давно догадываться: ведь Дуайт Эйзенхаммер, которого он сам сделал на Филиппинах из капитана полковником, был человеком президента, посланным в Манилу для того, чтобы Рузвельт мог знать каждый шаг его, Макарчера.

Это внезапное открытие неприятно поразило генерала Эйзенхаммер был в курсе многих его дел. Не мог ли он разнюхать кое-что и о "тайне Исии"? Если так, то значит тайна вовсе уже и не тайна для ФДР. Какие выводы нужно из этого сделать?.. Сказать или не сказать?..

Макарчер решил прощупать Гопкинса.

- Может быть... - начал было он, но вдруг умолк, прислушавшись к происходящему на платформе Улиссвилля.

Чем дальше он слушал, тем озабоченней становилось выражение его лица. Глубокая морщина прорезала его лоб сверху донизу.

- Что за чертовщина! - сердито проворчал он, сделав было движение к окну. Но Гопкинс испуганно удержал его.

- Не лезьте на передний план!

- Вы только послушайте! - с возмущением воскликнул Макарчер, жестом предлагая Гопкинсу соблюдать тишину.

7

С платформы, где происходил митинг фермеров перед президентским вагоном, до Макарчера отчетливо доносились чьи-то слова:

- ...Мы, люди американского захолустья, чрезвычайно тронуты, мистер президент, тем, что вы заглянули сюда. Вы рассказали нам о сыне нашего народа - генерале Улиссе Гранте. Многие из стоящих здесь ничего о нем не знали...

Рузвельт благодушно перебил оратора:

- Это следует отнести к их плохой памяти: нет такого учебника истории, где не говорилось бы о генерале и президенте Штатов - Улиссе Гранте.

Кто-то на платформе вздохнул так громко, что было слышно в купе Гопкинса. Над толпою пронесся смешок.

- Если бы вы знали, мистер президент, сколько из стоящих здесь ребят забыли, каким концом карандаша следует водить по бумаге. - Толпа подтвердила эти слова одобрительным гулом. - Нам был очень интересен и полезен ваш рассказ, мистер президент. - Макарчеру почудилось в тоне оратора злая ирония. Генерал с трудом заставлял себя, не двигаясь, сидеть в кресле. Отныне мы будем гордиться тем, что живем в местах, где сражался такой американец, как Грант. Тут проливали кровь наши предки за честь и свободу Штатов, за конституцию Вашингтона и Линкольна, за лучшее будущее для своих детей и для детей своих врагов - южан.

- Это вы очень хорошо сказали, мой дорогой друг, - послышался одобрительный голос Рузвельта. - Очень хорошо! Именно так оно и было: кровь солдат Гранта лилась за счастье не только для Севера, но и для Юга. За счастье всех американцев, без различия их происхождения и цвета кожи. Это была великая битва за дело демократии и прогресса.

Рузвельт умолк, очевидно вызывая оратора на продолжение речи.