Леонид Кукушкин - История православия

Более подробные и аргументированные рассуждения в пользу этой теории Филофей приводит в третьем послании дьяку Михаилу Мунехину, написанном им в 1528 г., незадолго до своей смерти. В отличие от приводившихся выше туманных утверждений митрополита Зосимы на эту тему здесь нет эсхатологических пророчеств, предсказывающих близкий конец света (тогда, в 1492 г., на исходе седьмого тысячелетия от сотворения мира, подобные пророчества не были редкостью в христианском мире). Приведем отрывок из этого послания, по сути повторяющий приведенные слова Филофея из послания Василию III, но несколько более четкий: «Скажем несколько слов о нынешнем преславном царствовании пресветлейшего и высокопрестольнейшего государя нашего, который во всей поднебесной единый есть христианам царь и сохранитель святых Божиих престолов святой вселенской апостольской Церкви, возникшей вместо Римской и Константинопольской и существующей в богоспасенном граде Москве, церкви святого и славного Успения Пречистой Богородицы, где она во вселенной краше солнца светится. Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, и это – Российское государство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать».

В области церковной жизни годы правления Василия III небогаты событиями. В 1525 г. был созван собор, осудивший преп. Максима Грека за мнимую ересь – искажение книг Священного Писания при их переписке. В действительности причина осуждения носила политический, а не богословский характер: приехав с Афона по приглашению государя, Максим также стал откровенно критиковать «нестроения» московского быта, противоречащие христианским принципам общежития. Кроме того, он горячо поддерживал нелюбимых князем нестяжателей, в частности своего единомышленника и ученика инока-князя Вассиана Патрикеева. Максим также открыто высказывал сомнения, касающиеся автокефалии Русской Церкви. Его заточили в монастырскую темницу «обращения ради и покаяния и исправления» и запретили заниматься литературным трудом. Все попытки освободить Максима успеха не принесли.

Из внешних церковных событий можно упомянуть о православном соборе в Литве в 1509 г., в работе которого русское духовенство не принимало участия. На соборе были приняты строгие законы, касающиеся праведности священников, а также постановление о недопустимости вмешательства светских властей в дела церковные. Наконец, нельзя не упомянуть, что во время княжения Василия III произошло важнейшее событие в истории всей христианской церкви – 31 октября 1517 г. монах Мартин Лютер прибил к дверям Замковой церкви в немецком городе Виттенберге свои знаменитые «95 тезисов», с чего в Европе началось могучее движение церковной Реформации.

Через три года после рождения наследника Ивана государь Василий III тяжело заболел и вскоре умер, приняв перед смертью, как уже говорилось, монашество с именем Варлаам и благословив младенца-сына на царство тем самым крестом, которым митрополит Петр благословил Ивана Калиту. Люди рыдали, оплакивая скоропостижно ушедшего царя: они не любили мать нового государя Елену Глинскую и не зря страшились правления малолетнего Ивана, плода законопреступного брака, как будто предчувствовали реки невинной крови, пролитой им.

О результатах правления Ивана III и послушного продолжателя его дела Василия III можно сказать словами Костомарова: они «в области умственных потребностей ничем не были выше своей среды. Они создали государство, завели дипломатические отношения, но это государство, без задатков самоулучшения, без способов и твердого стремления к прочному народному благосостоянию, не могло двигаться вперед на поприще культуры, простояло два века, верное созданному образу, хотя и дополняемое новыми формами в том же духе, но застылое и закаменелое в своих главных основаниях, представлявших смесь азиатского деспотизма с византийскими, пережившими свое время преданиями. И ничего не могло произвести оно, пока могучий ум истинно великого человека – Петра, не начал переделывать его в новое государство уже на иных культурных началах». Автор не может полностью согласиться с почтенным историком – преобразование государства на новых началах следует связать с отцом Петра I, Алексеем Михайловичем, который делал это неторопливо и спокойно, не «поднимая Россию на дыбы».

Рассказ о деятельности царя Ивана IV Грозного историки, как правило, начинают с пространных рассуждений о его несчастном детстве сироты, о том, что посторонние люди, не любившие его, озлобили мальчика и тем самым стали причиной кровавых зверств, совершенных им в зрелые годы. Автор не согласен с таким объяснением; он считает, что великие злодеи, а Иван Грозный, несомненно, был таковым, наряду, например, с римским императором Нероном и нашим Сталиным, появляются не в результате воспитания или природных качеств. Они, как и истинные гении, вызваны к жизни иными силами: гении – Богом, а злодеи – дьяволом, поэтому, по-видимому, прав Пушкин, дважды повторивший в драме «Моцарт и Сальери» известную фразу: «Гений и злодейство – две вещи несовместные», хотя гений может иметь очень дурной характер, а злодей обладать творческими способностями и даже талантами. Грозный, как и Сталин, несомненно обладал литературным талантом, а также способностями политика и актера. Не зря Сталин поручил крупнейшему советскому кинорежиссеру Эйзенштейну создать фильм о Грозном, сказав ему о своих симпатиях к Ивану IV как к правителю. Первая серия фильма вышла в 1945 г., а вторая уже после смерти Сталина. В ней режиссер в силу присущей ему честности творца не смог показать царя таким, как пожелал увидеть его на экране диктатор. Иван IV позволил себе бесконтрольно следовать своим злодейским наклонностям, поскольку без достаточных на то оснований увидел, как пишет Ключевский, «в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника Божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное «я» сделалось для него предметом набожного поклонения.

Церковь Спаса Преображения на Ильине улице. 1374 г. Новгород.

Он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожения в виде ученой теории своей царской власти. Тоном вдохновенного свыше и с обычной иронией писал он врагу своему Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изъявлению, а не по многомятежному человеческому хотению». Однако из всех этих усилий ума и воображения царь вынес только простую, голую идею царской власти без практических выводов, каких требует всякая идея… Без этой прагматической разработки его возвышенная теория верховной власти превратилась в каприз личного самовластия, исказилась в орудие личной злобы, безотчетного произвола». Продолжая параллели с советскими временами, можно сказать, что теоретическая идея божественной власти, воспринятая Грозным, у Сталина была заменена коммунистической утопией – в обоих случаях эти иллюзорные идеи развязывали руки порочным правителям, позволяя им следовать своим дьявольским побуждениям.