Леонид Кукушкин - История православия

Однако история написания Ареопагитик и личность самого св. Дионисия продолжают оставаться загадочными. Автор дошедшего до нас текста Ареопагитик, несомненно, владел стилем и терминологией неоплатоников, а также был осведомлен о структуре церкви послеапостольского времени. В житии св. Дионисия Ареопагита, помещенном в Четьях-Мине-ях св. Димитрия Ростовского, описаны некоторые события из тех, которые обычно приписывают первому епископу Парижа св. Дионисию (Денису), жившему в III веке. В житии говорится, что родился св. Дионисий в языческой семье афинских аристократов и получил блестящее образование, обнаружив при этом незаурядные способности. Для углубления и расширения знаний он отправился в Египет; там он был в день крестной смерти Спасителя и сопровождавшего ее солнечного затмения, свидетелем которого стал. Изумленный чудесным событием, он воскликнул: «Или Бог, Создатель мира, страждет, или сей видимый мир кончается!».

Вернувшегося в Афины Дионисия за тонкий ум и обширные познания жители города выбрали в Ареопаг, несмотря на молодость – было ему тогда двадцать пять лет. Через некоторое время пришел в Афины ап. Павел; проповеди апостола и чудеса, им совершенные, поразили Дионисия. Перед уходом из города Павел крестил Дионисия и всю его семью. Дионисий участвовал во многих миссионерских путешествиях ап. Павла, и, как написано в житии, «чему Дионисий научился от ап. Павла, о том свидетельствуют такие его сочинения, как “Мистическое богословие”». Познакомился Дионисий с Иоанном Богословом и другими апостолами, был с ними при погребении Богородицы и многому от них научился. Апостол Павел поставил св. Дионисия первым епископом Афин, и в этом качестве он прослужил многие годы. В преклонном возрасте, а прожил св. Дионисий более девяноста лет, он отправился сперва в Рим, откуда был послан св. Климентом Римским вместе с другими священниками в Галлию для проповеди Евангелия. Дошел св. Дионисий до города Лютеции (ныне – Париж), где обратил многих язычников и построил церковь, на месте которой впоследствии был основан знаменитый монастырь Сен-Дени, где расположена усыпальница французских королей. Во время гонений Домициана св. Дионисий был схвачен и обезглавлен на одном из холмов, по преданию – Монмартрском (т. е. холме мучеников). Согласно легенде, тело святого, взяв в руки отрубленную голову, поднялось на вершину холма и только там упало. На этом месте была построена церковь, а в конце XIX в. здесь вырос великолепный белоснежный храм в романо-византийском стиле – базилика Сакре-Кер, один из символов современного Парижа.

Чтение Ареопагитик – занятие нелегкое. Их язык громоздок, и все это заставляет вспомнить уже приводившиеся выше слова Сократа, когда тот познакомился с текстами Гераклита: «То, что я у него понял, тонко и глубокомысленно, а что не понял, вероятно, еще лучше». Очень помогают чтению подробные комментарии к ним св. Максима Исповедника. Первые два трактата носят чисто богословский характер и посвящены двум различным способам познания Бога – апофатическому, отрицательному, и катафатическому, положительному. В первом, «О мистическом богословии», рассмотрено одно из основных положений монотеизма – абсолютная несоизмеримость Творца и творения, непреодолимая пропасть между ними. Это значит, если воспользоваться словами Б. Паскаля из его «Амулета», что «Бог откровения есть Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не философов и ученых, и сохраняется он лишь на путях, указанных Священным Писанием». Путь к Богу предполагает, прежде всего, удаление от всего земного, путь отрицания неприменимых к Нему понятий человеческого разума. В святоотческой литературе преодоление «ступеней», ведущих к Богу, часто уподобляется процессу восхождения Моисея на гору Синай, когда все земное остается внизу, постепенно скрываясь в дымке. Однако разум требует выразить невыразимое, в том числе божественное, в терминах привычных представлений. Здесь при попытках выразить невыразимое на помощь приходят «божественные имена», основа катафатического богословия. Для этого у христиан, в отличие от других монотеистических религий, имеется коренное преимущество – им дано «окончательное Откровение» в Лице Иисуса Христа. Кроме того, о Творце свидетельствует творение – мир и человек, в которых, согласно принципу analogia entis, отражаются черты Творца. Подъем Моисея на Синай как метафору положительного, катафатического богословия использовал Григорий Нисский в «Жизни Моисея», а также Григорий Богослов в «28 слове»: «Я шел вперед с тем, чтобы познать Бога. Поэтому я отделился от материи и от всего плотского, я собрался, насколько смог, в самом себе и поднялся на вершину горы. «И сказал Господь: лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых… Когда будет проходить слава Моя, я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду; и когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо» (Исх 33:20–23). Поэтому я не мог созерцать всечистую Первоприроду, познаваемую только Ею Самой, т. е. Св. Троицей. Ибо я не могу созерцать то, что находится за первой завесой, сокрытое херувимами, но только то, что нисходит к нам, – Божественное великолепие, видимое в тварях».

Трактату «О мистическом богословии» предпослан эпиграф: «И ум ты оставил блестящий, и знание сущих / Ради божественной ночи, которую нельзя называть» и молитва: «Троица Пресущественная, Пребожественная и Преблагая, руководящая премудростью христиан, направь нас к пресветлой и высочайшей вершине, где простые, абсолютные и неизменные таинства богословия, окутанные пресветлым мраком сокровенно таинственного молчания, в глубочайшей тьме сияют, таинственно и невидимо преисполняют умы».

Всякое понятие и связанное с ним определение неизбежно содержит ограничение и поэтому неприменимо к Богу, который выше любых умозрительных имен, т. е. выше человеческого познания. Вместе с тем апофатическое незнание не есть отсутствие знания, напротив, это скорее сверхзнание, «Просвещенное неведение», как назовет в XV веке свой главный труд кардинал Николай Кузанский, крупнейший философ и богослов переходного периода от средневековья к Возрождению. Философское познание в понятиях есть лишь подготовительное, но необходимое, наряду с откровением, познанием перед подъемом на божественные вершины, где ум должен умолкнуть. Высшее, мистическое созерцание Божества совершается в состоянии экстаза.

По своим действиям в мире Бог может иметь много «имен» – об этом второй трактат Ареопагитик «О божественных именах». На первое место автор ставит Благо, образом которого является Свет, образ Блага, второе имя Бога. Упорядоченность и жизнь в мире возможны лишь постольку, поскольку они этому Свету причастны, пронизаны его лучами. Надо отметить, что метафизика света всегда была одной из главных основ христианской символики. Единство этого света свидетельствует о единстве Бога, а всякое разделение есть следствие неведения, недоразумения. Создаваемая Благом и Светом гармония и лад есть Красота, третье из имен Бога. Красота, в свою очередь, рождает Любовь – имя, которое вслед за апостолом (I Ин 4:8) почитается главным. Отдельная глава трактата посвящена имени «Сущий» (1Н\¥Н, Яхве, как назвал Себя Бог Моисею на Синае): «Имя “Сущий”» распространяется на все сущее, но превышает сущее, как имя “Жизнь” распространяется на все живое, но превышает живое». Бог – Сверхсущий; Он есть все, не будучи ничем из всего. В Боге предсуществуют творческие основания всего, согласно которым Он, Сверхсущий, все творит. Эти «прообразы» напоминают идеи Платона и неоплатоников, но, вместе с тем, принципиально от них отличаются: «прообразы» Дионисия не входят сущностно, как у Платона, в определяемые ими вещи, а представляют собой «цели». Вещи лишь причастны «прообразам» и подобны им, как чему-то иному, высшему.