Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику

Данный комплекс слов однозначно свидетельствует о проживании носителей уральского и финно-угорского праязыков в зоне темнохвойной тайги западносибирского типа . Следует при этом заметить, что в реконструируемом прауральском словаре практически нет слов, обозначающих понятия, которые были бы совершенно нехарактерны для этой природной зоны.

На относительно северную локализацию прауральского экологического ареала в пределах зоны темнохвойной тайги указывает наличие в прауральском словаре ряда терминов для обозначения северного оленя:

— ПУ / ПФУ * kunta «(дикий) северный олень» — саамско-мансийско(‑самодийское?) соответствие, имеющее параллели в монгольских (монг. qanda-γai «лось») и тунгусских языках (эвк. kandaga «лось», эвен. kanda «домашний северный олень чукотской или корякской породы») [UEW:206—207; Collinder 1965:146];

— ПУ * poča «северный олень» / «телёнок северного оленя» — саамско-марийско — удмуртско ( pužej «олень») — обско-угорская параллель с нетривиальными соответствиями в финском и камасинском языках. С данным корнем сопоставимы юкаг. (Кол.) pieǯe «лось» и ПТМ * bučen «косуля» [UEW:387—388];

— ПУ / ПФУ * śarta «олень, (молодой) северный олень» — дериваты имеются в мордовских, марийском, обско-угорских, весьма сомнительные параллели — в ненецком и селькупском языках. Опять-таки примечательны тюркские (шор. sartak «олень» и др. [Räsänen 1969:405]) и монгольские (хотя и гораздо более сомнительные как в фонетическом, так и в семантическом плане: ср. монг. sarlaγ «як») параллели [UEW:464];

— ПУ * tewä «лось или олень» — прибалтийско-финско — самодийская параллель, корень реконструируется не без проблем [UEW:522—523], однако ПСам * teə̑ / * ceə̑ «(домашний) северный олень» реконструируется абсолютно надёжно [Janhunen 1977:155]. Если в ПСам всё-таки * teə̑ , на что указывает и прибалтийско-финская параллель, то не следует отбрасывать старое сопоставление этого корня со словами тюркских и монгольских языков: ПТю * täbä , мо. temegen «верблюд» [Collinder 1965:148; Räsänen 1969:468]. Возможно, это древнее слово для обозначения копытного животного вообще. Не исключено, что к этому же корню имеет отношение и юкаг. (Кол.) tolow , (Т.) talawŋ «дикий олень».

Показательно также наличие в прауральском словаре названия для специфически северной (средне-севернотаёжной и тундровой) ягоды:

— ПУ * mura «морошка, Rubus chamaemorus» с сохранившимися рефлексами корня в прибалтийско-финских, коми, обско-угорских и северносамодийских языках. Любопытно наличие параллели в индоевропейских языках: др.-гр. μορον «ежевика», арм. mor «тж» [UEW:287; Collinder 1965:120]. Возможно, данные слова восходят к древнему ностратическому или миграционному евразийскому корню, но для нас важно, что для прауральского надёжно реконструируется значение «морошка». Возможно, из самодийских языков (праязыка?) заимствовано эвк. moroŋo «морошка» [UEW:287].

С другой стороны, следующие реконструируемые прауральские зоонимы указывают скорее на области южной и средней тайги (а не северной тайги и лесотундры):

— ПУ * ńukśe «соболь, Martes zibellina» — корень сохранился в прибалтийско-финских, пермских (удм. niź «соболь»), угорских языках, причём, в эстонском и венгерском — в значении «куница», что естественно, так как на территориях проживания этих народов соболь неизвестен, самодийская параллель не очень надёжна: нен. (Т.) noχo «песец», (Л) noha «куница» [UEW:326], однако проблемы снимаются наличием прекрасного соответствия в юкагирском языке: юкаг. (Кол.) noqšə , (Т.) noχšoŋ «соболь» (Николаева 1988b:84]; соболь ещё в позднем плейстоцене распространился из Сибири на Урал [Кузьмина 1971:108—111], в историческое время соболь был известен и в лесах Восточной Европы, куда, очевидно, проник с востока относительно поздно, так как является типичным обитателем сибирской тайги, особенно — кедровых лесов (примечателен сдвиг значения на севере, в ненецком), что ещё раз подкрепляет сделанный выше вывод о локализации прауральского и прафинно-угорского экологического ареалов в пределах зоны темнохвойной сибирской тайги;

— ПУ * piŋe «рябчик» — с дериватами в прибалтийско-финских, саамских, мордовских, угорских, селькупском и камасинском языках. И вновь имеется параллель в тунгусо-маньчжурских языках: ПТМ * piŋɜ(‑kɜ) «рябчик» [UEW:383; Collinder 1965:151];

— ПУ * küje «змея» — дериваты имеются в прибалтийско-финских, мордовских, марийском, удмуртском ( ki̮j «змея»), венгерском, ненецком (в значении «водное насекомое» < *«червь»), селькупском языках [UEW:154—155]: и вновь сдвиг значения в ненецком не случаен: змеи не живут далеко на севере (по А. Брэму — не севернее 67° с. ш.).

Таким образом, прауральский экологический ареал охватывал области средней и южной темнохвойной тайги западносибирского типа. Именно с этой экологической нишей следует связывать древнейшие этапы уральской предыстории. Поэтому принципиально важное значение имеет установленный по данным палинологических анализов факт эпохального сдвига области темнохвойной еловой тайги в Северной Евразии в голоцене: с центрально-западносибирского преимущественно района в бореале (в VII—VIII тыс. до н. э.) на Урал и север и центр Восточной Европы во второй половине суббореала (во второй половине II — первой половине I тыс. до н. э.) — см. рис. 7.

Исходя из приведённых выше данных о распространении отдельных пород деревьев и видов животных и принимая во внимание общую картину распространения темнохвойной тайги в голоцене (рис. 7, см. также [Хотинский 1977:159—164]), можно сделать вывод о том, что в первой половине и середине атлантикума, в эпоху, непосредственно предшествовавшую распаду уральского праязыка, западные границы прауральского экологического ареала проходили в основном по Уралу с возможным включением в него северного Приуралья (район верхнего течения Печоры, в какой-то мере, возможно — левые притоки верхней Камы). На востоке пределом этого ареала был район оз. Байкал, верхнего течения Лены и Витима. Северная граница, вероятно, проходила по линии 65—68° с. ш. (учитывая сдвиг на север границы лес / тундра в условиях более тёплого климата в атлантикуме). Южную границу можно провести примерно по линии, соединяющей исток Ангары, Новосибирское Приобье, нижнее течение Ишима и Тобола, Средний Урал.

Дополнительную и очень важную информацию о прауральском экологическом ареале может принести анализ названий рыб в уральских языках: в отличие от растений и животных ареалы обитания отдельных видов рыб на протяжении голоцена практически не изменялись, либо изменялись очень мало, преимущественно в позднейшее время, под влиянием антропогенного фактора [Цепкин 1966; Цепкин 1981]. Кроме того, если ареалы распространения животных и растений связаны принадлежностью к определённой природной зоне, то ареалы обитания рыб более независимы от колебаний границ природных зон.