Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов

- Здравствуй Егорушка, касатик ты наш, гостюшка желанный, запричитала она, вгоняя Непрядова в краску. - Как почивалось-нежилось, здоров ли батюшка Фрол Гаврилович?

Егор с любезной улыбкой отвечал, что всё нормально, на сон не жалуется и дед чувствует себя вполне нормально.

- Никак по грибы собрался? - вопросила бабка, уставившись на его корзинку.

- Точно так, Лукерья Прохоровна, - бодро отвечал Егор.

- Ох, чует моё сердушко, как бы опять не быть беде, - и она истово покрестилась.

- Какой такой беде? - удивился Непрядов.

- Да как же, грибам нонче обору нет: за каждым кустом видимо-невидимо. Перед самой войной, помнится, точь-в-точь такое же лето было. Не случилось бы новой какой лихоманки.

- Ну что вы, Лукерья Прохоровна, - Егор чуть не рассмеялся на бабкины страхи. - Для чего же наша армия, доблестный флот! Зачем же тогда вашему Петруше доверили автомат?

Против последнего аргумента бабка устоять не могла. Достоверность её приметы показалась и ей самой не слишком убедительной, и она с лёгким сердцем предложила Егору "испить" парного молочка. Чтобы уважить бабку, он разом опростал глиняную кружку и как бы невзначай поинтересовался:

- Катя ещё не проснулась?

- Ин какой там сон! Ни свет ни заря, гнёт и ломает её бедненькую.

- Заболела? - встревожился Егор.

- Господь с тобой, касатик, - замахала бабка на него руками Здорова-здоровёхонька. Да вот Тимофей куражится над ней. Как ни пробовала усовестить его - всё без пользы. Ступай, может тебя послухает.

Обогнув дом, Егор оказался в яблоневом саду, таком же большом и ухоженном, как и у деда его, Фрола Гавриловича. Здесь так же меж деревьев стояли ульи, весело щебетали птицы и пахло недавно скошенным сеном. Откуда-то из глубины сада слышался властный голос Тимофея Фёдоровича. Патефон играл какой-то энергичный, весёлый мотив.

Чтобы не помешать, Егор притаился за густой, развесистой яблоней, ветви которой опускались к земли. Осторожно раздвинув их, он выглянул из своего укрытия.

Катя под музыку танцевала на проволоке, втугую натянутой между двумя невысокими столбами. Тимофей Фёдорович сидел на табурете за столиком и наворачивал ручку патефона.

- Живей, живей, - подбадривал он дочь. - Пошли ручки, пошли ножки... Та-ак!

Катя высоко вскидывала ногу, взмахом веера сохраняя равновесие. В причудливом танце она казалась почти невесомой. Чёрное трико охватывало её идеальную фигуру, точно специально вылепленную гениальным скульптором для украшения королевского дворца.

- Входим в арабеск! Батман до носа! Замри! - резал воздух металлическим голосом Тимофей Фёдорович. Но все старания дочери, похоже, его не устраивали. Оборвав музыку, он капризным жестом руки повелел ей подойти.

- Катенька, лапушка, да что с тобой! Как ты делаешь шпагат? Стыд один, да и только - ни ритма, ни грации! Так и твоя бабушка умеет.

Егор чуть не прыснул, зажав ладонью рот.

- Право, бесстыдник, - донёсся возмущённый голос Лукерьи Прохоровны. Я вот Фёдору пожалуюсь, он те чупырь-то натреплет. Совсем измучил былиночку ненаглядную. Измотал её, нехристь.

- Ну вот, - Катин отец огорчённо развёл руками. - Я же ещё и виноват. Теперь бабуля из-за тебя, былиночка ты несгибаемая, будет мозги мне полоскать весь день, да ещё вечер прихватит. Я её знаю. Удавиться, что ли? А?.. Мамань, дай верёвку, порешусь.

- Ты уж удавишься! - авторитетно усомнилась бабка Лукерья, громыхая у плетня ведром, - верёвки такой на тебя нету.

Егор уже корчился от такой "перебранки", закусив зубами кулак.

Но бедная Катя, ей было совсем не до смеха. Она стояла перед отцом, низко опустив голову и плечи её начинали дёргаться.

- Вот и слёзы! - отец притянул Катю к себе. - Эх ты, куколка-балетница. Разве не говорил я тебе, что цирк - это для зрителя праздник, а для артиста - вечный каторжный труд. Никто тебя силой не гнал на манеж.

- Но все наши ребята отдыхают, - всхлипнув, выдавила из себя Катя. - И преподаватель Марк Данилович сказал: на месяц выбросьте из головы манеж веселитесь, пойте, ходите на ушах...

- Катюша, на ушах всякий недоросль умеет ходить. А ты вот как следует попробуй ножками - на канате. Ты можешь добиться большего, я это знаю. Арена - это круг твоей судьбы. В том и счастье, доченька, чтобы репетировать всегда до изнеможения: плакать, даже сознание терять, но всегда добиваться своего. Тебе всё понятно?

Она кивнула.

Предупредительно кашлянув, Непрядов выбрался из своего укрытия. Катя вымученно улыбнулась ему.

- А, вот и Егор, - сказал Тимофей Фёдорович, протягивая Непрядову крепкую, жилистую руку. От её пожатия невозможно было не поморщиться.

Отец сжалился над дочерью, отпустив её за грибами.

- Далеко не забредать, - предупредил он. - К обеду возвращайтесь.

Пока Катя переодевалась, бабка Лукерья уговорила Егора выпить ещё одну кружку молока и присоветовала, где лучше всего искать боровички, а где лисички.

Подхватив лукошки, они вышли со двора. Миновали околицу, по упругим жердинкам перебрались через ручей и потонули в густой луговине. Солнце ещё не взяло росу, и тяжёлая осока холодила босые ступни. Из-под самых ног выпорхнул чибис. Поплакался, что ему страсть как хочется пить, и полетел к лесу, зазывая за собой.

- Чудо, как хорошо у нас в Укромовке, - говорила Катя, поддевая рукой крепенькие головки конского щавеля. - Летом отсюда и уезжать не хочется.

- Ты здесь родилась? - полюбопытствовал Егор.

- Нет, в Ленинграде. Там живёт моя мама.

- Она тоже артистка?

- Хирург... - и, немного помявшись, добавила: - Только она теперь сама по себе.

- Это как же?

- У неё теперь другой муж.

- Понимаю, - произнёс с сожалением и, не желая вмешиваться в чужие дела, польстил Кате: - А хорошо работать в цирке! Вечный праздник, музыка, свет... Какое-то ожидание весёлого чуда.

- Это адская работа, - поправила Катя.

- Здорово устаёшь?

- До чёртиков! Но не жалуюсь. Это моя жизнь. И я всё-таки счастлива, и махнув рукой, мол, не всё же говорить только обо мне, она спросила: - А ты? Как ты решил стать моряком?

- Очень просто, влюбился в море. С этого всё и началось, поскромничал Егор.

- Не жалеешь? - допытывалась она.

- Я?! - Непрядов замедлил шаг, удивившись. - Но почему? Что должен жалеть?

- Моряки - те же самые цирковые артисты: разновидность кочевых племён. Не каждый переносит вечную дорогу.

- Думаю, на свете кочевых профессий хватает. Суть в том, чтобы найти себя в каком-то деле и не изменять ему. Вот наш адмирал говаривает: "Если судьба истинного моряка выбрасывает на берег, он задыхается без воды как рыба. Коль служить на флоте, так уж до последнего оборота винта, до "деревянного бушлата"".

- Он мудрый человек, этот ваш адмирал.

- Ещё бы! Полвека под вымпелом. Предки его ещё при Петре Первом служили. Вот это жизнь! Вот это судьба!