Анджей Иконников-Галицкий - Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

Выборы на основе такого замысловатого закона тянулись полтора месяца, март – апрель 1906 года. И то не закончились: в Польше, на Кавказе и в Средней Азии, где действовали особые правила, процесс продолжался. 27 апреля на торжественное открытие Думы прибыло около 450 депутатов, а к моменту роспуска, к 8 июля, их числилось 499. Партийно-фракционный состав определился не сразу. Рьяные революционеры, эсеры и эсдеки, бойкотировали выборы. В последний момент, в апреле 1906 года, IV съезд РСДРП отменил бойкот, и эсдеки ринулись агитировать выборщиков. Так в Думе оказалось с десяток социал-демократов. Партии благонамеренных, «Союзу 17 октября», тоже не повезло: всего 13 депутатов. Объединившись с себе подобными, они составили группу «мирного обновления» – 26 человек, выросшую потом до 60. Уж кому сопутствовал успех, так это интеллигентской партии конституционалистов-демократов. Когда депутаты расселись в зале заседаний, то насчитали там 161 «кадета». Со временем их количество дошло до 190. Около сотни беспартийных депутатов, по большей части крестьянских, объявили себя «левее кадетов» и образовали «Трудовую фракцию».

В общем, Дума оказалась оппозиционной, настроенной на драку с властью. Либеральные доктринёры-кадеты и полусоциалисты-трудовики, образовав блок, составили в ней абсолютное большинство. И, со свойственной российским либералам нетерпимостью, принялись устанавливать в Думе свою диктатуру. Впрочем, 27 апреля утром об этом ещё никто не знал.

Отгремело верноподданническое «Ура!» под сводами Георгиевского зала, и четыре с половиной сотни депутатов вышли на залитую апрельским солнцем Дворцовую набережную. Почему-то было решено доставить «выборных от народа» к месту работы в Таврический дворец пароходом. На набережных и на мостах, хоть день был будний, четверг, собрались немалые толпы: мещане, интеллигенты, чиновники, студенты, рабочие. Кричали что-то. Под шум пароходной машины депутатам слышалось: «А-мни-сти-я! А-мни-сти-я!» Миновали Литейный мост, впереди слева замаячила кирпичная громада недавно построенной образцовой петербургской тюрьмы. То ли рябило в глазах, то ли воистину из зарешеченных окон тюремных камер «Крестов» депутатам махали белыми платками. Ох уж этот белый цвет, символ непорочности и милосердия! Наверное, народные избранники, воспитанные на сюжетах Руссо и Толстого, Герцена и Войнич, и в самом деле верили, что в царском узилище томятся невинные жертвы злых законов и благородные борцы за свободу человечества. Мелькание белых тряпок на фоне мрачных тюремных стен они восприняли как благословение свыше. Начало работы первого российского парламента сопровождалось двойной санкцией: верховной власти с высот трона и преступного элемента из глубин уголовной тюрьмы.

От пристани к Таврическому дворцу шли сквозь строй воодушевлённого люда, тоже кричавшего что-то бодрое и, конечно, антиправительственное. Вошли во дворец. К этому времени депутатами уже вполне овладела эйфория, характерная для дилетантов, впервые почувствовавших себя властью. Поэтому молебен, с коего началась работа Думы, прошёл скомкано: не молитвенное было настроение. Под пение церковного хора добрая половина депутатов, суетясь и размахивая руками, перебегала из угла в угол, нервно рассуждая о всеобщей амнистии. Молебен закончился, заняли места в зале заседаний. Тут выяснилось, что единственной организованной силой в Думе являются кадеты. Их ставленник, профессор римского права С. А. Муромцев, практически единогласно был избран председателем.

Любопытная деталь: на выборах в Думу провалились лидеры партий. Не прошёл либеральный диктатор П. Н. Милюков, вождь кадетов; забаллотированы были создатель «Союза 17 октября» Д. Н. Шипов и его соратник-соперник А. И. Гучков. Руководство Думы пришлось выбирать из фигур второстепенных. На все руководящие посты кадеты провели своих людей.

Президиум ещё не был сформирован, а Муромцев, едва поднявшись на председательское место, тут же предоставил слово творцу кадетских представлений о свободе И. И. Петрункевичу. Взойдя на трибуну и открыв рот, Петрункевич, таким образом, вписал себя в историю как первый в России парламентский оратор. Речь его была вполне ожидаема и вполне политически скандальна. «Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод… Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу».

Сказано красиво, но вдумаемся – о чём? Кто, собственно, из находящихся в тюрьмах, на каторге или в ссылке страдал за свободу? Не кадеты, не октябристы, не иные мирные вольнодумцы. А вот кто: участники вооружённых восстаний; матросы, бунтовавшие в Севастополе, пьянствовавшие и убивавшие офицеров в Кронштадте; эсеры-бомбисты, отправлявшие на тот свет одного сановника за другим; максималисты-экспроприаторы, грабившие банки якобы ради помощи делу революции. Из них кое-кто, действительно, томился в узилищах. За два месяца до думских выборов девушка в платье гимназистки, Маруся Спиридонова, пятью выстрелами в живот смертельно ранила тамбовского чиновника Луженовского; за это была отправлена на каторгу. Тем же путём шли Анастасия Биценко, застрелившая генерала В. В. Сахарова, Пётр Карпович, убивший министра народного просвещения Н. П. Боголепова, Егор Сазонов, взорвавший министра внутренних дел В. К. Плеве, и иные, готовые беззаветно служить идейному человекоубийству.

Жертвами «борцов за свободу» еженедельно, ежедневно, до открытия Думы и после, становились генералы, прокуроры, губернаторы, полицейские приставы, обыкновенные городовые, случайные прохожие. На пятый день работы Думы был убит начальник Петербургского порта адмирал Кузьмич. Ещё через две недели в Севастополе грохнула бомба, адресованная генералу Неплюеву; он уцелел, зато погибло восемь человек, оказавшихся рядом, из них двое детей. Всех арестованных и осуждённых за подобные деяния Петрункевич требовал немедленно освободить. А также и обыкновенных уголовников, совершавших грабежи и убийства. Они ведь тоже страдают за свободу. Что есть преступление, как не крайнее проявление социальной свободы?

Русская история – какое-то постоянное «дежавю». На нашей памяти, в 1989 году, тоже весной, на первом заседании Съезда народных депутатов разыгралась похожая сцена. На трибуну выбежал грузинский депутат-демократ, произнёс пламенную речь о жертвах борьбы за свободу, убитых солдатами при наведении порядка в Тбилиси… Помнится, по его призыву зал почтил вставанием память героев-борцов… Очень всё было трогательно. Не раз вспоминал я потом эту сцену – и когда мой коллега-осетин, огромный, сильный мужчина, с искажённым лицом и округлившимися глазами кричал мне: «Что они там делают, что делают? Давай поедем с тобой в Цхинвали, объясним им, что мы вместе жили, грузины, осетины, русские, что нельзя убивать соседа только потому что он другой нации». И когда сам был в Сухуми накануне грузино-абхазской войны и видел, как назревает этот кровавый нарыв. И когда узнал о гибели своего доброго знакомого, полковника Советской, ах извините, уже Российской армии, убитого во времена Гамсахурдия на улице Тбилиси… Конечно, не депутаты Межрегиональной группы развязывали кровопролитие на руинах Советского Союза. Но идея – разрушить ненавистный режим любой ценой, даже ценой «малых» войн и межнациональных конфликтов – это была их идея. Так же, по убеждению многих депутатов первой Думы, любые средства хороши были для ниспровержения самодержавия. Даже убийства ни в чём не повинных детей. Такие вот общечеловеческие ценности: права и свободы для одних за счёт жизней других.