Виталий Смирнов - Загадки колдунов и властителей

Прошел час, я все еще ждал, а кипа лихорадочно исписанных стариком листов на столе росла и росла. Вдруг Занн вздрогнул, словно предчувствуя какое-то страшное потрясение. Он вперился взглядом в занавешенное окно и, дрожа всем телом, вслушивался в тишину. Потам и мне почудились какие-то звуки — низкие, ласкающие слух, мелодичные и очень далекие, будто кто-то играл внизу, за высокой стеной — в тех домах, что я никогда не видел. Эти звуки повергли Занна в ужас. Бросив карандаш, он встал, поднял виолу и наполнил ночную тишину самой неистовой музыкой, какую мне доводилось слушать в его исполнении, не считая тех случаев, когда он играл за запертой дверью.

Я не нахожу слов, чтобы описать игру Занна в ту страшную ночь. Она казалась мне еще более исступленной, чем все, что я слышал тайком, и по выражению лица музыканта я понял, что им движет нечеловеческий страх. Он играл очень громко, желая заглушить или даже отвратить что-то мне непонятное, повергающее его в трепет. В фантастичной, безумной, истеричной игре Занна я узнал мелодию. Это был неистовый венгерский танец, который так часто исполняют в театрах и кабаре. У меня промелькнула мысль, что я впервые слышу, как Занн играет музыку другого композитора.

Все громче и громче, все отчаянней кричала и стонала безумная виола. Музыкант, изгибаясь, как обезьяна, обливался потом и не сводил затравленного взгляда с занавешенного окна. Я словно наяву видел, как его музыка вызывала тени сатиров и вакханок, кружившихся в сумасшедшей пляске в бездне, среди клубящихся туч и сверкающих молний. Вдруг… я услышал более пронзительный и сильный звук. Звук, извлеченный явно не смычком виолы, — нарочитый, дерзкий, насмешливый, доносившийся издалека, с запада.

В этот момент задребезжали ставни от свистящего ночного ветра, будто прилетевшего в ответ на безумный плач виолы. Виола Занна превзошла самое себя: я не подозревал, что этот инструмент способен издавать такие звуки. Ставни задребезжали громче и распахнулись. После нескольких ударов стекло задрожало и разбилось. В комнату ворвался холодный ветер и зашелестел листами, на которых Занн описывал свои кошмары, затрещали, замигали свечи. Я глянул на Занна — его голубые глаза, невидящие, остекленелые, вытаращились от ужаса, и безумная игра превратилась в неузнаваемую, механическую какофонию.

Внезапно особенно сильный порыв ветра подхватил листы с записями музыканта и погнал их к окну. Я в отчаянии кинулся было за ними, но их уже унесло, прежде чем я схватился за прогнившую раму. И тогда я вспомнил про свое давнее желание посмотреть вниз из окна, единственного на улице Де Осейль, из которого виден склон холма за стеной и раскинувшийся город. Час был поздний, и я ожидал, что увижу сквозь дождь и туман огни ночного города. Я глянул вниз из окна самой высокой мансарды под завывание ветра и потрескивание мигающих свечей и не увидел ни города, ни приветливых огней на знакомых улицах. Передо мной была кромешная тьма бескрайнего невообразимого пространства, исполненная движения и музыки, не имеющего ничего общего с земным. И пока я стоял, в ужасе глядя вниз, ветер задул обе свечи в старой мансарде, и я остался в страшной непроницаемой тьме; впереди — хаос, позади — безумный, дьявольский хохот виолы.

Я не мог зажечь свечи и, пошатываясь, брел в темноте, пока не наткнулся на стол, опрокинув стоявший рядом стул. Наконец я на ощупь пробрался туда, где тьма изрыгала терзающие слух звуки. Я должен был спасти себя и Занна, какие бы силы мне ни противостояли. На какой-то миг мне показалось, что мимо скользнуло что-то холодное, и я невольно вскрикнул, но крик заглушила ужасная виола. Вдруг меня ударил безумный смычок, пиливший скрипку, и я понял, что Занн рядом. Протянув руку, я нащупал спинку его стула и потряс музыканта за плечо, пытаясь привести в чувство.

Он не реагировал, а виола кричала и стонала, как прежде. Я тронул голову Занна, положив конец ее механическому покачиванию, и прокричал ему в ухо, что нам пора бежать от неизвестных спутников ночи. Занн безмолвствовал, не прекращая своей яростной какофонии, и под ее дикие звуки по всей мансарде носились в исступленной пляске вихри. Коснувшись уха Занна, я невольно вздрогнул и понял причину своего страха, когда дотронулся до его холодного, как лед, неподвижного лица с вперившимися в пустоту глазами. А потом я каким-то чудом нашел дверь, отодвинул деревянный засов и кинулся прочь от темноты, от мертвого музыканта с остекленевшими глазами и дьявольского завывания проклятой виолы, с удвоенной яростью кричавшей мне вслед.

У меня до сих пор свежи в памяти воспоминания той ночи — как я перепрыгивал, перелетал бесконечные ступеньки и, выбравшись наконец из дома, мчался в безотчетном страхе по крутой старинной узкой улочке с полуразвалившимися домами, сбегал по ее каменным ступеням вниз, потом несся по мощеным мостовым нижних улиц к гнилой зажатой складскими стенами реке, а оттуда, задыхаясь, — через мост к знакомым широким чистым улицам и бульварам. Стояла тихая лунная ночь, и весело мигали огоньки города.

Несмотря на все старания, я так и не нашел улицы Де Осейль. Но, если честно, меня не сильно огорчила эта неудача, как и пропажа в неведомой дали исписанных бисерным почерком листов, хотя только в них и был ключ к разгадке таинственной, страшной и чудесной музыки Эриха Занна.

В 70-х годах прошлого века экспедиция немецких археологов, работавшая на развалинах средневекового аббатства Файльсдорф, сделала уникальную находку. Это был железный протез правой руки, настоящий шедевр средневековой механики. Большой палец протеза был неподвижен, четыре других могли двигаться попарно. Парные пальцы с помощью рычажка на запястье фиксировались в четырех положениях. Время изготовления — первая треть XVI века. Проанализировав архивные данные, историки пришли к выводу: протез принадлежал рыцарю Гецу фон Берлихингену, воспетому Гете в одноименной поэме.

Гец фон Берлихинген (1480–1562) родился в семье знатных, но обедневших франконских дворян. С девятнадцатилетнего возраста он состоял на воинской службе в дружинах разных германских князей. Участвовал во многих междуусобных войнах, но настоящим его призванием был грабеж на большой дороге. В зрелом возрасте Берлихинген с несколькими рыцарями собрали большой вооруженный отряд и грабили купцов в окрестностях Нюрнберга. Они даже осадили сам город, но в сражении с городским ополчением потерпели сокрушительное поражение.

И некий искусный мастер изготовил ему металлический протез — настоящее чудо механики того времени.