Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

Через некоторое время осмелевшие дунху направили Мао-дуню очередное требование: они хотели получить одну из его жен. Приближенные шаньюя вновь воспротивились и обвинили соседей в том, что те «не знают правил поведения». «Маодунь [на это] ответил: “Разве можно, живя по соседству с другим государством, пожалеть для него одну женщину?” И он отдал свою любимую жену дунху».

Тогда дунху, «еще более возгордясь», потребовали отдать им пограничные земли, лежавшие между ними и сюнну. Земли эти не были населены и по большому счету никому не были нужны; некоторые из советников Маодуня сказали: «Эти заброшенные земли можно отдать, а можно и не отдавать». Но на этот раз правитель пришел в «страшный гнев». Он сказал: «Земля — это основа государства, разве можно отдавать ее!» И отрубил головы всем, чья точка зрения не совпала с его собственной. Лишились голов и те, кто запоздал явиться на срочно объявленную мобилизацию.

Вероятно, Маодунь слегка покривил душой и дело было не столько в землях, сколько в том, что дунху, привыкшие к покладистости соседа, никак не ожидали от него такой реакции и не были готовы к нападению. «Маодунь во главе своих отрядов атаковал дунху, разгромил их и убил их предводителя, взяв в плен множество людей, скота и имущества».

Одержав первую победу, Маодунь разгромил племена юэнжи на западе, а на юге завоевал территории, занятые племенами лоуфань и байян. Он полностью вернул сюннуские земли, отобранные императором Цинь Ши-хуанди, и установил границу с Китаем по прежней укрепленной линии к югу от Хуанхэ. Потом он вторгся в земли Янь (в окрестностях современного Пекина) и Дай (во Внутренней Монголии). Теперь в его распоряжении имелось уже более трехсот тысяч лучников. На севере сюнну подчинили племена хуньюй, цюйшэ, динлин, гэкунь и синьли. С тех пор, пишет Сыма Цянь, «вся сюннуская знать и высшие сановники покорились Маоду-ню, посчитав его мудрым правителем» {72} 72 Внешняя политика Маодуня описана по: Сыма Цянь. VIII. С 327-331. .

В научной литературе Маодуня часто отождествляют с Огуз-каганом, эпическим предком тюркского народа, — эту точку зрения впервые предложил Н.Я. Бичурин {73} 73 Подробней см.: Крадин. Империя хунну. С. 53. . Действительно, биографии обоих героев — исторического и эпического — в чем-то схожи {74} 74 Материалы. 1968. С. 129-130, прим. 87; Бернштам. Очерк истории гуннов. С 63 и сл. . Конечно, Маодунь из китайских летописей, в отличие от Огуз-кагана, не мог похвастаться тем, что был зачат матерью от луча света, вырос за сорок дней и имел в помощниках говорящего волка {75} 75 Мифы, ст. «Огуз-хан». . Но оба героя едва не погибли от козней своих отцов, оба пришли к власти, совершив отцеубийство, оба не слишком дорожили двумя своими первыми женами, оба провели схожие структурные преобразования в своих государствах {76} 76 Крадин. Империя хунну. .

Сыма Цяня отделял от его героя не такой уж долгий период времени — около ста лет. Тем не менее за этот короткий срок рассказы о Маодуне успели приобрести типичные для эпоса (или даже для сказки) черты: повтор аналогичных событий по три или четыре раза с нарастанием эффекта (стрельба вслед за свистящими стрелами, отсылка дани соседям); готовность героя ритуально пожертвовать такими традиционными для фольклора ценностями, как конь и жена; положительная оценка главного героя, хотя он совершает поступки безусловно аморальные (убийство отца, мачехи и младшего брата).

Отметим, что отцеубийство (несмотря на то что в данном случае его можно оправдать местью) было тяжелейшим, практически невероятным преступлением в глазах любого китайца. Оно нарушало основы не только конфуцианской морали, но и самой структуры мироздания. И тот факт, что Сыма Цянь сообщает об убийстве Маодунем собственного отца совершенно спокойно, не давая этому преступлению никаких нравственных оценок и не выводя из него никаких грядущих катастроф, говорит о том, что историк, описывая юность будущего шаньюя, опирался не на китайские архивы, а на сюннуский эпос.

Кроме того, очень многое из того, что рассказывает Сыма Цянь о Маодуне, представляется попросту невозможным в реальной жизни — на это обращает внимание Н. Н. Крадин в книге «Империя хунну» {77} 77 Крадин. Империя хунну. . Во-первых, трудно представить, чтобы политический переворот и отцеубийство готовились столь публично, с привлечением такого количество народа. Во-вторых, известно, что мужчины из рода шаньюев (Сюй-ляньти или, в другой транскрипции, Люаньди {78} 78 Материалы. 1968. С 130 , Луяньти {79} 79 Материалы. 1973. С. 149 ) традиционно брали жен в других знатнейших сюннуских родах: Хуянь, Сюйбу, Цюлинь и Лань {80} 80 Фань Е. 1973. С. 73. . Конечно, среди многочисленных супруг шаньюя могли рано или поздно появляться и женщины иного происхождения. И все же есть все основания думать, что юноша, которому еще не исполнилось и 25 лет и который совсем недавно вернулся к своим соплеменникам, не успел обзавестись гаремом. Скорее всего, жена Маодуня была сосватана ему отцом, когда тот решил примириться с сыном, и, значит, она принадлежала к сюннуской знати. Беспричинное убийство этой женщины не могло остаться безнаказанным. В-третьих, непонятно, почему массовые казни воинов, не решившихся пустить стрелу в коня и в знатную женщину, не обратили на себя внимание шаньюя и его приближенных. Да и сами воины — свободные общинники — не стали бы терпеть подобный террор от человека, который был всего лишь одним из возможных наследников шаньюя. В-четвертых, невероятно, чтобы кто-либо, будь он даже и родным сыном, мог без последствий для себя убить любимую лошадь отца. Конь всегда был священным животным для кочевника, убийство чужого коня было вызовом и жесточайшим оскорблением. Не слишком вероятным представляется и сам факт отцеубийства, более типичный для фольклора, чем для реальной жизни. Конечно, всякое случалось, и все же в истории кочевого мира в борьбе за престол значительно чаще убивали братьев, кузенов, дядей и других родичей — то есть возможных претендентов, чем отца.

Но какими бы эпическими подробностями ни украсились образ и биография Маодуня, не вызывает сомнения одно: так или иначе, этот человек стал шаньюем, возглавил сюннуские племена и вернул земли, утраченные Тоуманем.

Китайцам же в те годы было не до северного соседа — в стране завершалась гражданская война. Генерал Сян Юй, разгромивший циньскую династию, теперь, в свою очередь, терпел поражения от новоявленного повстанческого вождя Лю Бана — вчерашнего крестьянина и будущего основателя династии Хань, которой на четыре последующих века было суждено утвердиться на троне Поднебесной. Маодунь решил воспользовался смутой и двинуть свои войска на Китай.