Марлис Штайнер - Гитлер

Гораздо более важным представляется тот интерес, который Гитлер с самого начала проявил к вопросу о вкладе политических партий в немецкое дело. Их политические и идеологические особенности открывались ему постепенно, и он неизменно старался свести их к национальной составляющей. Фанатичную любовь к Volk, проповедуемую пангерманистами Шенерера, а позже – ДАП и НСДАП, можно объяснить только с позиции глубоко ощущаемой австрийскими немцами угрозы, исходящей от других народов, например чехов, и ставящей под сомнение германское «превосходство». Именно негативное отношение к борьбе за поддержание «германского духа» и попытки найти согласие со «славянскими товарищами» пробудили в Гитлере враждебную подозрительность к социал-демократии. В маленьком кафе, куда он имел обыкновение захаживать, Адольф стал читать центральный орган социал-демократов – «Рабочую газету», в 1910 году выходившую тиражом 54 тыс. экземпляров.

И читал он ее регулярно – несмотря на отвращение к стилю изложения («литературное дерьмо дадаизма»). И с каждой страницей в нем крепла – во всяком случае, он так считал – любовь к своему народу. Любопытная деталь: в то самое время, когда Гитлер негодовал по поводу отсутствия национального чувства у Социал-демократической партии, Лев Троцкий, начавший в 1908 году выпускать в Вене газету «Правда», затеял острую полемику против шовинизма все той же «Рабочей газеты» и руководителей партии Отто Бауэра, Карла Реннера, Фридриха Аустерлица и Виктора Адлера.

Именно знакомство с газетой социалистов привело молодого Гитлера к мысли о том, что необходимо противопоставить их идеологии свою, «превосходящую» идеологию и что ради победы следует действовать столь же грубыми методами. Ему хватило двух лет, пишет он, чтобы понять не только их «уроки» (термина «идеология» он не употребляет), но также их методы и средства борьбы, например терроризм на заводах или во время местных собраний и массовых манифестаций. Чем больше подробностей Гитлер узнавал о применении физического насилия, тем охотнее оправдывал тех, кто не сумел устоять против его применения. В эти «годы мучений» он, по-видимому, обрел чувство причастности к своему народу и научился отличать жертвы от прельстителей.

Что же это – пропагандистская речь, написанная 15 лет спустя? Не только. Даже если в 20-е годы он предпринял немало усилий, чтобы привлечь как можно больше рабочих в свою партию, эти рассуждения еще раз доказывают, что Гитлер предпочитал замечать и впитывать только то, что подтверждало и усиливало его собственные взгляды. Он обошел вниманием гуманистическую направленность идей, разделяемых австрийскими марксистами, тем более – проводимую ими воспитательную работу, и запомнил только технические приемы физической драки – стычек на собраниях или на улице.

По его мнению, то, что позволило марксистам «прельстить» рабочих, было ошибкой, вина за которую ложилась, с одной стороны, на буржуазию, ничего не делавшую для улучшения положения рабочих (отсюда появление профсоюзов, сейчас же прибранных к рукам социал-демократами), а с другой – на евреев: «Только ознакомление с еврейством дает ключ к пониманию глубоких и истинных намерений социал-демократии». Уже после того, как Гитлер изучил деятельность социал-демократов и привык к чтению либеральной прессы – «Нойе фрайе прессе» (тираж 50–55 тыс. экземпляров), официальной газеты «Винер цайтунг» (30 тыс.), но главным образом «Дойче фольксблат» (25 тыс.) – органа Христианско-социальной партии Люгера, отличавшегося ярым антисемитизмом, – настал день, когда он повстречал в Вене странного персонажа – в кафтане, с вьющимися черными волосами. Кто он – еврей? И одновременно – немец? Тогда настал черед чтения антисемитских брошюр. Можно также упомянуть газету Шенерера «Альдойче блэттер», редакция которой располагалась неподалеку от Штампергассе. С той поры, куда бы Гитлер ни шел, ему везде мерещились евреи, и чем больше он их встречал, тем яснее ему становилось, что они не похожи на остальных человеческих существ. Он начал их ненавидеть.

До приезда в Вену «евреи» оставались для Гитлера скорее абстрактным понятием. В Линце, пишет он, их было очень мало, кроме того, они «внешне европеизировались и стали похожими на других людей». Между тем сегодня нам известно, что из 329 учеников «реальшуле» было 15 евреев, из которых шесть человек учились в одном классе с Гитлером и ни в малейшей степени не выделялись чем-либо особенным. Лишь во время «изгнания» в Вену, после чтения антисемитских газет и брошюр определенные идеи и стереотипы приобрели для него личное значение. Не следует забывать, что галицийские евреи – кепка, кафтан, длинная черная борода – являли собой тип людей, заметно отличавшихся от ассимилированных евреев. Последние, впрочем, относились к первым без особой теплоты, так что не будет преувеличением сказать, что в рядах самих евреев свирепствовал своеобразный антисемитизм.

Нам неизвестно, какую роль в росте ненависти Гитлера к евреям сыграли зависть и пережитые в прошлом унижения. Вполне возможно, что сказались и его провал в академию, и выдающееся положение, занимаемое в культурной жизни Вены интеллигенцией, писателями и художниками. Перефразируя Бертольта Брехта, можно сказать, что евреи росли на свету, не замечая того, что другие, в том числе он сам, остаются в тени. Многие авторы отмечали отсутствие у Гитлера интереса и его полное невежество во всем, что касалось живописи и иных форм авангардистского искусства. Внимательное чтение «Майн Кампф» позволяет сделать вывод о том, что для него все эти течения были выражением космополитизма в искусстве и в мире, отбрасываемого как совершенно чуждое народу; и это, как известно, привело Третий рейх к отрицанию и уничтожению искусства «вырождения».

Большинство биографов фюрера утверждают, что Гитлер страдал от сексуальной фрустрации по отношению к евреям, которые якобы имели больший, нежели он, успех у женщин. Подобные утверждения базируются на апокрифических воспоминаниях. На самом деле о его сексуальной жизни в то время неизвестно ровным счетом ничего. Кубицек упоминает о единственной эскападе в «горячем квартале» Вены и утверждает, что при виде проституток его спутник выказал стыдливое отвращение. Гораздо позже его личный врач поведал о том, что Гитлер терпеть не мог раздеваться. В Вене Адольф еще верил в «священный огонь», который должен объединить мужчину и женщину, дабы сохранить в чистоте их тело и душу и обеспечить здоровое потомство. Проституция марала этот огонь. И в своей автобиографии он прямо связывает ее с евреями. Но и в этом случае речь идет о теме, разрабатываемой другими, в частности депутатом сейма и рейхстага Шайхером. Указывая на идеалистическое понимание любви Гитлером, Кубицек в то же время отмечает, что Гитлер скорее сторонился женщин и относился к ним с некоторым пренебрежением, из чего можно сделать вывод о корнях его женоненавистничества. Впрочем, сам Гитлер, кажется, нравился женщинам, и впоследствии у него, как известно, было несколько связей. В его возрасте было бы совершенно нормально, чтобы во время жизни в Вене случились какие-то любовные приключения – с официантками или статистками Оперы, одним словом, с какой-либо из «милых и легкомысленных» девиц. Возможно, одна из них бросила его и ушла к еврею или насмешливо отозвалась о его физическом недостатке (он страдал монорхизмом). Но все эти соображения отдают спекуляцией, даже если его секретарь Христина Шредер утверждает, что у Гитлера тогда была любовница по имени Эмилия и что впоследствии он больше никогда не жил половой жизнью, даже с Евой Браун. Все это представляется малодостоверным. Зато вполне реальным кажется фактор влияния буржуазной морали: «С одной стороны, она признавала существование сексуальности и ее естественное утоление в частной жизни, а с другой – ни за что не соглашалась признать ее публично». Стыдливость и подавление желания, широко распространенные в приличном обществе Вены, в числе прочих описал Стефан Цвейг – друг, ученик и пациент Зигмунда Фрейда.