Марлис Штайнер - Гитлер

После этого эпизода Гитлер на некоторое время устроился в багетную мастерскую, выполнявшую заказы реставраторов для Музея изящных искусств. Здесь молодой человек познакомился с профессором Ритшелем, специалистом по реставрации картин, и показал ему несколько своих работ в надежде получить рекомендацию для поступления в академию. Однако на профессора его таланты не произвели большого впечатления.

Адольфу Гитлеру пришлось продавать свои произведения самостоятельно или через посредников; за каждую из них он выручал от трех до двенадцати крон. Зато делиться с Ганишем больше не нужно было. К тому же он получил причитавшуюся ему часть наследства от тетки Иоганны Пелцль и смог отказаться от сиротского пособия в пользу младшей сестры Паулы (в мае 1911 года). Добившись некоторой финансовой независимости, Адольф стал меньше работать и больше читать. Тогда же у него появилась привычка вести диспуты с другими гостями Маннергейма. Летом 1911 года он совершил нечто вроде паломничества в Бранау и Леондинг и написал флигель в саду, окружавшем дом, где он жил с родителями, а также церковь Св. Этьена. Поездку слегка омрачило приключившееся с ним желудочное расстройство, причину которого врач приписал нервам. Пациент категорически отверг подобное объяснение. Впоследствии ему еще не раз будет доставлять неприятности аналогичное недомогание, иногда сопровождающееся коликами, особенно в критические моменты жизни.

На следующее лето Гитлер предпринял новую поездку по местам ушедшего детства, на сей раз – в Гафельд, где написал свою первую школу, и в Фишльхам, откуда привез рисунки замковой мельницы. Возможно, эти ностальгические путешествия доказывают, что он считал свое детство счастливым периодом, особенно в сравнении с венским одиночеством. Его ничто не держало в этом городе, за исключением немногих знакомств в Маннергейме да еще молоденькой служанки Марии Ринке, с которой он изредка встречался, когда жил на Земпергассе. Впрочем, о природе их отношений нам ничего не известно.

Единственным, что мешало ему покинуть австрийскую столицу, был страх перед военной администрацией, так как он не явился в предписанный срок на призывной пункт. Но с тех пор минуло уже три года, и Адольф, очевидно, надеялся, что сможет пересечь границу с рейхом без осложнений. Итак, 24 мая 1913 года – а не 1912-го, как написано в «Майн Кампф», – он попал в Германию, страну, которую считал своей. Его сопровождал торговый служащий Йозеф Гауслер, также бывший житель Маннергейма. Они поселились в Мюнхене, в доме номер 34 по Шляйсхаймерштрассе, у портного по имени Йозеф Попп, причем Гитлер представился чертежником-архитектором. Квартирная плата составила шесть марок за двоих. В феврале 1914 года Гауслер решил перебраться в другую комнату, расположенную на той же площадке, и Гитлер стал платить за свою пять марок. Образ жизни его мало изменился. Он сидел дома и писал акварели, иногда работал маслом, как всегда используя как источник вдохновения почтовые открытки. Многие знаменитые художники не брезговали фотографиями в качестве моделей, это известный факт, но люди, наделенные талантом, всегда изменяют и перевоссоздают готовые образы, чего никак нельзя сказать о работах Гитлера. Впрочем, сам он всегда относился к ним лишь как к средству заработать на хлеб и тратил на каждую не больше двух-трех дней. Продавал он свои произведения через галерею Штуффле, что на Максимилианплац, а также самостоятельно, в магазинах и ресторанах. Сюжетами служили: Хофбраухаус, церкви, старая ратуша, Фельдхернхалле, государственный театр, старые дворики и рынки. Зато архитектурные рисунки он бережно хранил, считая их своей «главной ценностью». Гостей он не принимал; газеты, как и в Вене, читал в кафе; судя по всему, ни с кем особенно не общался.

Этой спокойной одинокой жизни пришел конец, когда Адольфу неожиданно пришло уведомление, предписывающее явиться в судебную полицию. Австрийские военные власти все-таки разыскали его и вызвали в Линц. Мюнхенские полицейские доставили его в австрийское консульство, где Гитлер сыграл под дурачка, изобразив из себя человека абсолютно честного, но больного. После обмена письмами и телеграммами ему было позволено отправиться в Зальцбург, расположенный недалеко от границы. Он прибыл туда 5 февраля 1914 года и был признан негодным к военной службе в связи со слабым здоровьем. Можно легко представить себе, с каким облегчением Гитлер вернулся в баварскую столицу. В этом немецком городе он с самого начала чувствовал себя комфортно. Местный диалект напоминал ему годы юности, проведенные в Пассау, ему нравилась атмосфера Мюнхена, проникнутая одновременно первобытной силой и творческим вдохновением. Тот, кто не видел Мюнхена, любил повторять он, не знает ни Германии, ни немецкого искусства. Здесь же Гитлер, судя по всему, обрел некое подобие внутреннего покоя, ощущение, что он попал к себе домой. И нет ничего удивительного в том, что, когда придет пора доказать Германии свою любовь и восхищение, он запишется в баварский полк.

Вопрос, который мы задавали себе тысячу раз и еще будем задавать, звучит так: почему национал-социализм развился и укоренился именно в Германии, а не где-либо еще? Как страна Гёте и Бетховена, Маркса и Эйнштейна могла пасть так низко, совершить такое количество преступлений – или проявить к ним такую терпимость? Каковы те особенности, которые привели немцев к политике разрушения, хотя другие европейские страны, переживавшие возникновение сходных идей и проблем, не поддались искушению, а если и поддались, как Италия, то в гораздо менее радикальной форме?

Здесь нет необходимости (да и возможности) пересказывать историю Второго рейха. Разумеется, можно попытаться классифицировать теории, объясняющие причины «немецкого сдвига»: одни из них подчеркивают роль личности, вторые настаивают на значении социально-экономических факторов, наконец, третьи уделяют особое внимание идеологии. При этом ни одна из них не пренебрегает заключениями других, разве что отдает приоритет собственному подходу. Учитывая чрезвычайно высокую сложность вопроса, эти отчасти редукционистские теории позволяют сделать его более понятным, но зачастую навязывают его решению собственную логику, акцентируя те факторы, которые служат им подтверждением, и пренебрегая или замалчивая те, что идут с ними вразрез. Но для действующих лиц истории все эти вещи были гораздо менее очевидными.

Прежде всего следует считать абсолютно антиисторичными попытки искать корни национал-социализма в немецком «национальном характере», который ничуть не изменился со времен германцев, описанных еще Тацитом, либо в знаменитом протесте Лютера, метко названном Эдмоном Вермеем «немецким делом». Согласиться с подобной теорией значило бы попасть в ловушку, поставленную немецкими националистами, в том числе нацистами и Гитлером: озабоченные необходимостью легитимизировать свое существование, они охотно именовали себя наследниками всех великих исторических деятелей своей страны, от Лютера до Фридриха II Прусского и Бисмарка. При этом нельзя не поразиться, как много зарубежных историков и аналитиков увидели в национал-социализме логичное завершение немецкой истории.