Марлис Штайнер - Гитлер

Не имея возможности направить свою ненависть и жажду мести на евреев, он обратил их против немцев, не готовых, в отличие от него, принести себя в жертву и даже посмевших восстать против него – этими сетованиями он делился с Геббельсом. Разумеется, писал министр, фюрер проявил ясновидение (впрочем, он уже меньше доверял его интуиции и предпочитал точное знание фактов), но почему же он не отдал четких приказов? Что же теперь удивляться, что каждый делает что ему в голову взбредет? «Зачем нужна интуиция, если она не находит выражения в конкретных действиях? Стоит передать результаты озарений в руки специалистам, как они мгновенно утрачивают эффективность». Германия сбилась с дороги не по вине фюрера, поверившего в ложные озарения, а по вине тех, кто неправильно воплотил их в жизнь. В этих рассуждениях в скрытой форме содержалась критика присущего Гитлеру стиля руководства; враждебно настроенный к традиционной чиновничьей и армейской бюрократии, он избегал давать точные указания, и его директивы, зачастую туманные, каждый из руководителей рейха трактовал в соответствии с собственными интересами.

Министр пропаганды – «писатель» (как он сам себя определял) и гражданский человек (он никогда не воевал) – часто повторял фюреру, что генералы не только не понимают его, но и проявляют непокорность. Именно это имело место перед Москвой и под Сталинградом; Гитлер все рассчитал правильно, но подчиненные не выполнили его указаний. После поражения в сражении за мост Ремаген были осуждены и приговорены к казни четыре офицера. 15 марта приглашенные в канцелярию представители военного командования не могли не заметить бросавшегося в глаза ухудшения в физическом состоянии фюрера, который сразу постарел на много лет. Несмотря на то что сам Гитлер выглядел ужасно и напоминал те самые «человеческие отбросы» и «трусливую сволочь», которые требовал хладнокровно уничтожать, Геббельс боялся сообщить ему, что попытки Риббентропа наладить контакты с представителями противника потерпели крах. Впрочем, разве фюрер не предсказал, что дело кончится именно этим? Он, как всегда, оказался прав. Но кто же повинен в неудаче? В первую очередь человек, которому поручили эту важную миссию, – советник Фриц Гессе. Он не сумел «объяснить вражескому лагерю нацистские концепции». Разумеется, виноват был и Риббентроп. Во время еще одной встречи Геббельс постарался убедить своего собеседника вступить в контакт с представителем СССР в Швеции, но тот ничего не желал слышать. Он предпочитал вручать Железные кресты членам гитлерюгенда, сражавшимся на Восточном фронте.

Сообщения о том, какая судьба ожидает Германию, публиковавшиеся в западной прессе, укрепили немцев в решимости «сражаться до последнего вздоха». На Ялтинской конференции Рузвельт согласился с предложением Сталина использовать в качестве рабочей силы немецких военнопленных, и Геббельс ухватился за этот факт, чтобы раздуть мощную пропагандистскую кампанию. При этом он, разумеется, ни словом не упоминал, как сами немцы обращались с военнопленными. В военном отношении было решено использовать отравляющие газы – если противник тоже будет к ним прибегать.

21 марта Гитлер признал, что «положение на фронте безысходно», и подчеркнул, что только «железная воля» позволяет ему держаться на ногах; даже его излюбленные исторические аналогии больше не могли служить ему утешением. Он повсюду видел измену; обвинял генералов в стремлении сговориться с Западом, чтобы вместе воевать против СССР. Он без конца обсуждал одни и те же вопросы, упорно высказывая одни и те надежды. «Все, что он говорит, – отмечал Геббельс, – правда, но все это бесполезно, потому что он не делает из своих слов выводов».

На протяжении последних месяцев восходящей звездой на горизонте личного окружения Гитлера постепенно становился адмирал Дёниц. Этот человек являл собой разительный контраст с Герингом. Геббельс даже предложил поставить его вместо Геринга во главе военно-воздушных сил.

Записки Геббельса этого периода – каждый день он исписывал по 60 страниц, если не больше – представляют собой «рентгеновский снимок» немецкого поражения и душевного состояния, в котором пребывали он и Гитлер перед лицом неминуемого краха. Из них мы узнаем, что число эвакуированных немцев достигло 19 млн человек; что гауляйтеры больше не могли обеспечивать исполнение приказов; что английские истребители сделали невозможным передвижение по дорогам; что получаемые Геббельсом письма были проникнуты чувствами смирения и глубокой апатии; что критика в адрес правителей и нацистской идеологии отныне не щадила и фюрера. Только чтение труда Карлайла о Фридрихе Великом еще приносило ему некоторое успокоение.

25 марта министр пропаганды констатировал, что положение на фронте вступило «в чрезвычайно опасную, возможно, смертельную стадию». Американский генерал Патон перешел Рейн и двигался к Дармштадту; англо-канадцы начали масштабное наступление в Нижнем Рейне. Война вошла в «решающую фазу». Все более многочисленные доклады сообщали, что население мешает солдатам сражаться, предпочитая «ужасный конец бесконечным ужасам». Геббельс, когда-то предлагавший Германии выйти из Женевской конвенции, теперь жалел, что обращение с военнопленными не было еще более жестоким: это заставило бы немецких солдат и офицеров крепко подумать, прежде чем сдаваться в плен англичанам и американцам. Он даже дошел до того, что усомнился в разумности отданного фюрером приказа об эвакуации: он все равно не мог быть приведен в исполнение и лишь вызвал «утрату авторитета. Наша тактика ведения войны обращена в пустоту. Мы в Берлине отдаем приказы, которые не доходят до мест, а если и доходят, то их некому исполнять».

Даже Лей – автор проектов социального жилья, отброшенных в условиях тотальной войны, – впервые в жизни казался растерянным. «Сильная натура», этот человек теперь «гнулся как тростник на ветру», хотя продолжал требовать создания «партизанского отряда имени Адольфа Гитлера», в который вошли бы самые отважные члены партии. Шверин фон Крозиг бомбардировал Геббельса письмами, предлагая вступить в контакт с представителями Запада через посредничество бывшего верховного комиссара Данцига Буркхардта или президента португальского совета Салазара. Кроме того, он выдвинул проект налоговой реформы, которую Геббельс счел «недостаточно гибкой».

27 марта фюрер пережил приступ ярости, узнав, что в Венгрии даже части СС в бою вели себя «позорно», и пригрозил, что примерно накажет их, для чего отправил Гиммлера с приказанием разжаловать всех до единого. «Для Зеппа Дитриха это будет несмываемое пятно. Армейские генералы радуются при виде столь жестокого наказания их конкурента». Впрочем, радость радостью, но моральное состояние их оставалось «сумрачным».