Чарльз Силсфилд - Токеа и Белая Роза

Подобным же образом были вооружены и одеты еще четыре воина. Все остальные принадлежали к одной из ветвей племени пауни. Их можно было бы назвать бритоголовыми, если бы не торчал на макушке пук волос, тщательно заплетенных в короткую косицу. Плечи их покрывали дубленые выворотки бизоньих шкур. Седлом также служила шкура бизона. На каждом был пояс шириной в ладонь с лоскутком ткани и мокасины. Добрая половина из них могла похвастаться огнестрельным оружием - мушкетами и карабинами. Но копья, боевые ножи и томагавки были у всех.

- Мой брат - желанный гость! - повторил мико. - Помнит ли могущественный Эль Золь слова, которые Токеа передал ему через своего гонца?

- У него открытые уши и широкое сердце. Обращена ли речь Великого мико только к Эль Золю, или она может быть услышана всеми каманчи и пауни?

- Вожди и воины каманчи и пауни - желанные гости в вигвамах окони, братья окони.

После этих слов Эль Золь, четверо каманчей и столько же пауни спрыгнули с коней и вслед за Токеа направились в вигвам совета.

А на берегу же, опершись на руки, лежали четыре пирата. Капитан и лейтенант расхаживали взад и вперед. Если не считать нескольких быстрых взглядов в сторону индейцев, ничто не выдавало их особого интереса к происходящему в деревне.

Прошло, должно быть, не менее часа, когда на пороге вигвама возникла фигура мико. Он двинулся к берегу, и шаг его был непривычно поспешен. Завидев старика, пират остановился.

- Вожди краснокожих воинов, - сказал мико, - пришли в вигвам, который Токеа отвел своему брату. Они держат совет, не хочет ли вождь Соленого моря послушать их речи?

Пират кивнул, и оба они сквозь молчаливую толпу индейцев проследовали к вигваму. Пирату было указано место среди индейцев. После чего воцарилось полное безмолвие. Наконец мико счел приличным нарушить его:

- Вождь Соленого моря! Деревья дважды сбрасывали листву и дважды одевались ею по воле Великого Духа с тех пор, как Токеа со своими воинами начал охотиться на потребу Лафиту, а скво - выращивать для него зерно.

- Все же оплачено! Если мы задолжали, говори прямо.

Индейцы сидели, как окаменевшие. Лишь Эль Золь поднял голову и пристально посмотрел на Лафита.

- Мико окони, - ледяным тоном продолжал Токеа, - больше не может охотиться для Лафита и его людей. Отныне у них с краснокожими разные тропы.

- Короче говоря, - перебил пират, - вы разрываете узы братства с Лафитом. Может ли он поинтересоваться причинами?

- Смотри, - сказал мико, подымаясь с места и указывая на раскинувшееся за окном хлопковое дерево, - семь лет миновало с той поры, как это дерево пробило почву. Оно было таким хрупким и маленьким, что не устояло бы и перед птичьим клювом. Но вот оно выросло, и десяток мужчин не вырвут его из земли, оно раздавит их своей тяжестью. Вождь Соленого моря никогда не будет охотником, он тянет свою руку к тому, что ему не принадлежит. Его тяга к чужому добру разрослась, как это дерево, и давит собой все другие желания. Ему не дано довольствоваться малым.

По лицу пирата скользнула язвительная улыбка, но он быстро спохватился.

- Мико, - продолжал индеец, - лишь повторил то, о чем говорят друзья и враги Лафита. Смотри, - он вытащил из-за пояса прокламацию и развернул ее перед пиратом. - Отец бледнолицых обещал много долларов за его скальп. Он назвал его вором.

Пират слушал его с непроницаемым лицом дипломата.

- Так значит, этот жалкий клочок бумаги и есть причина вашей обличительной тирады? - Тут он презрительно усмехнулся. - Какие-то несчастные пятьсот долларов! И вы клюнули? Так здесь их тысяча, десять тысяч!

Индеец почувствовал себя оскорбленным.

- Лафит, - сказал он, - в вигваме мико окони он может спать спокойно. Окони бедны, все их богатство - оружие, с которым они ходят на охоту, им не нужны сокровища Лафита. Да и он мало что найдет у окони. Но их тропы должны разойтись.

- А я-то думал, - хладнокровно отвечал пират, - что Токеа такой человек, который не забывает зол, причиненных ему бледнолицыми. Теперь я вижу свою ошибку. Клочок бумаги заставил его предать недавнего друга. Он не мужчина.

В глазах Токеа вспыхнул было огонь, но он мгновенно взял себя в руки и с удивительным спокойствием обнажил свою грудь со страшными следами, оставленными саблями и штыками американцев.

- У Токеа, - быстро и чуть сдавленно вымолвил он, - больше ран, чем у вождя Соленого моря пальцев на руках и ногах. Он смеется над словами Лафита.

- Отчего же вы тогда испугались какой-то прокламации? Она не может причинить вам вреда. Что за дело нам до губернатора Луизианы и прочих янки здесь, в Мексике?

- В Мексике? Что хочет сказать мой брат?

С первых дней пребывания на берегах Натчеза старик был твердо убежден, что живет во владениях Большого Отца янки, мысль об этом терзала его днем и ночью. Пират знал больное место Токеа, но всегда оттягивал сообщение этой новости, надеясь извлечь наибольшую для себя пользу, а может быть, и добиться с его помощью власти над индейцами. И сейчас он пустил в ход этот козырь, вероятно, лишь для того, чтобы хоть как-то повредить замыслу мико объединиться с каманчи.

Старик испустил глубокий вздох, будто с плеч его свалилась огромная ноша.

- Стало быть, мико окони живет не на той земле, которую Большой Отец бледнолицых считает своей.

- Разумеется, нет. Могу показать карту.

Индеец снова погрузился в раздумье. Слишком важную и ошеломляюще радостную весть принес пират. Хотя пришла она не ко времени, ибо, судя по всему, они коснулись такого пункта переговоров, от которого мико уже не смог бы отступить, не теряя своего достоинства.

- Рука Великого Духа, - сказал он наконец, - гнетет краснокожих, он омрачает им лица, убивает лучших воинов. Их кости белеют непогребенными. Их кровь растворена в воде рек. Настала пора зарыть томагавки, иначе наши дети исчезнут с лица земли. У них и так много врагов. Зачем им больше? Не могут они заключить союз с людьми вождя Соленого моря.

Пират слушал его, не переводя дыхания, и вдруг выпалил:

- А если я вас покажу, что именно эти враги...

Лафит вдруг осекся, но, приняв надменный вид, заговорил снова:

- Токеа! Я пришел сюда за тем, чтобы предложить узы братства, разделить с тобой все, чем я владею, что с таким трудом собирал по крупице долгие годы. Лафит, гроза голубых вод между Европой и Америкой, владыка Мексиканского залива, протягивает тебе руку дружбы и братства. Лафит не желает тебе ничего, кроме добра. Не о своей выгоде он печется, а о вашей. Лафит берется вас защищать, и ни один янки не посмеет вас пальцем тронуть. Лафит клянется. Это его последнее слово. Не пропусти его мимо ушей!

Сила и даже некоторое величие его пылкой речи не повредили бы и более достойному человеку. Индейцы смотрели на него почти изумленно.