Лев Полушкин - Орлы императрицы

Основным вниманием пользовалась следующая версия: «6 июля перед обедом подали водку, разлитую в рюмки. Та, которая предназначалась Петру Федоровичу, была с ядом. Петр, заподозрив неладное, отказался. Тогда Алексей Орлов попытался влить ему водку в рот насильно. Петр стал вырываться, на помощь Орлову прибежали князь Барятинский и Григорий Потемкин. Они стянули салфеткой шею Императора, а Орлов обеими ногами давил ему на грудь. Соединенными усилиями они задушили его». Описанные здесь подробности убийства с участием в нем Г. Потемкина, видимо, заимствованы из известного сочинения Рюльера, который о столь замечательных подробностях мог знать только понаслышке. Впрочем, сам Рюльер этот эпизод представляет следующим образом: «Один из графов Орловых (ибо с первого дня им дано было сие достоинство), тот самый солдат, известный по находившемуся на лице знаку, который утаил билет княгини Дашковой (вероятно, имеется в виду записка Екатерине от Дашковой с просьбой срочно ехать в Петербург, которую будто бы Орлов не показал великой княгине утром 28 июня, чтобы принизить таким образом роль Дашковой в один из кульминационных моментов осуществления заговора. — Л.П. ), и некто по имени Теплов, достигший из нижних чинов по особенному дару губить своих соперников, пришли вместе к несчастному сему Государю и объявили при входе, что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому перед обедом подали рюмки с водкой, и представленная императору была с ядом. Потому ли, что они спешили доставить свою новость или ужас злодеяния понуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространилось по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение — он отказался от другой, они употребили насилие, а он против них оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю; но как он защищался всеми силами, какие придаст последнее отчаяние, а они избегали всячески, чтобы не нанести ему раны, опасаясь за сие наказания, то и призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было его караулить и которые сие время стояли у дверей вне тюрьмы. Это был младший брат Барятинский и некто Потемкин 17-ти лет отроду. Они показали такое рвение в заговоре, что, несмотря на их первую молодость, им вверили сию стражу. Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и стянув салфеткой шею сего несчастного императора, между тем как Орлов обоими коленями давил ему грудь и запер дыхание, таким образом его задушили…» [10, 200].

Имя рассказчика, сообщившего Рюльеру такие подробности, конечно же, не указывается. Не сохранилось ни одного письменного воспоминания очевидцев или участников убийства, а разговоры, просачивавшиеся в придворные кулуары, носили субъективный, порой заведомо ложный, характер, в которых каждый из мало-мальски причастных к делу в Ропше лиц старался выставить себя в наиболее выгодном на текущий момент свете; именно так было и через сорок лет, после убийства Павла Петровича: сколько было рассказчиков, столько же и разных рассказов.

Пересуды, характеризующие сцену трагедии, существенно различались. Если Рюльер обличает в убийстве Ф. Барятинского, А. Орлова и Г. Потемкина, то, по свидетельству Кастера, Петра убивал А. Орлов при содействии Г. Теплова и Ф. Барятинского. Лаво, отмечая, что «Петр был крепкого сложения» (!), приписывает ведущую роль в этом эпизоде Ф. Барятинскому, приказавшему (!) своему начальнику А. Орлову и Потемкину задушить несчастного государя; Шумахер отводит главенствующую роль лейб-кампанцу Шванвичу, задушившему жертву «ружейным ремнем». Явно перевирая слова Гельбига, Германн вводит в сцену новые действующие лица; если послушать его, то в день убийства к Петру заявилась целая компания: Г. Теплов, двое Орловых (Алексей Григорьевич и Григорий Никитич), актер Волков — «повседневный приятель Орлова» (?) и Ф. Барятинский. Теплов и один из Орловых (какой — не указывается) говорят императору, что пришли к нему с вестью о скором освобождении и предлагают откушать с другим Орловым и Ф. Барятинским, снабженными напитком с ядом. После того, как Петр почувствовал, что его отравили, и стал звать на помощь, Барятинский накинул ему на шею петлю из полотенца (другие держали Петра за руки и за ноги), а нивесть откуда взявшийся Энгельгардт затянул ее с такой силой, что «в мгновенье ока жертвы не стало». Как видим, Германн (или Гельбиг?) отводит А. Орлову роль не то ассистента, не то жалкого статиста.

На протяжении последующих двух веков изначальные рассказы у одних, трансформируясь во времени, сокращаются (например, у известного историка Тарле А. Орлов «бросается на низвергнутого императора и душит его заблаговременно припасенным ремнем»). А с романистов и взятки гладки: по словам одного из них, в присутствии «Ваньки Барятинского», флигель-адъютанта Петра III, бывшего при аресте государя в его свите, и актера Ф. Волкова А. Орлов «заколол царя вилкой»!

Но как бы то ни было, а Алехан в Ропше был начальником караула и, безусловно, отвечал за его охрану. Однако сложившиеся сразу после переворота обстоятельства требовали не только немедленного решения вопроса о дальнейшей судьбе свергнутого императора, но и объяснения последствий этого решения перед собственным народом и дипломатическим корпусом. Это приводило сторонников Екатерины к мысли, что самым удобным выходом из создавшегося положения была бы надежная изоляция Петра с последующим медленным доведением его до полусумасшедшего состояния, а слабое здоровье арестанта вселяло надежды на медленную естественную смерть. Другим решением по избавлению от официально отрекшегося государя предусматривалась отправка в родную Голштинию.

Обратимся к историческому исследованию О. А. Иванова, основанному на подлинных архивных материалах, записках, письмах и мемуарах современников, в котором приводится множество доводов, позволяющих утверждать, что вопреки традиционному мнению известное письмо А. Орлова, якобы всю жизнь хранившееся в шкатулке Екатерины II, есть не что иное, как фальшивка. Материал заставляет также задуматься и об истинных причинах смерти Петра III, последовавшей к тому же не 6 июля, как говорилось в официальном манифесте, а 3-го. Однако тщательно завуалированная фальшивка, проявляя фантастическую живучесть и уродуя историческую истину, продолжает, кажется, и по сей день использоваться на правах подлинного исторического документа.

Отсылая любознательного читателя к работе О. Иванова [28], приведем основанные на ней доводы.

1. Первоисточник (письмо А. Орлова с сообщением об убийстве) якобы уничтожен сразу после смерти Екатерины II, не найдена также и копия письма, снятая Ф. Ростопчиным (существуют списки с нее, принимаемые за ростопчинскую копию).