Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти

Отсутствие параллелизма находит себе объяснение в том, что события и фактические отношения отражались на учениях о пределах царской власти не непосредственно, а через посредство различных литературных и общественных течений. Каждое течение по-своему воспринимало факты, глядело на них сквозь призму своего миропонимания, – одобряло или порицало их. И уже только как вывод из одобрения или порицания получалась новая идея, или известным образом развивалась старая идея о пределах царской власти. Вот почему мы видим, что различные учения о пределах царской власти являются большей частью не в виде самостоятельной политической теории, а в виде одного из элементов какого-нибудь литературного, философского, религиозного, философско-исторического и т. п. направления. Вопрос о пределах царской власти всегда привлекал к себе внимание общества, интересовал так или иначе всех мыслящих людей, и каждое литературное (в широком смысле) течение стремилось, по связи с другими вопросами, выяснить свое отношение к нему, высказать о нем свое мнение. Иосифляне и защитники свободы церкви, сторонники и противники монашества, теоретики всемирно-исторического значения русского царства, защитники старины и проповедники новых государственных начал, раскол и славянофильство – все эти общественно-литературные течения затрагивали вопрос о пределах царской власти, все оставили более или менее заметный след в истории его разработки. Но были исключения и здесь. Некоторые общественные течения оказались совершенно бесплодными для учения о пределах царской власти. Такими были, например, направление заволжских старцев и общественно-религиозное вольномыслие XVI века – учения Башкина и Косого. У них не находим никаких идей о пределах царской власти, хотя по свойству их миросозерцания этот вопрос и мог бы их интересовать.

Что касается литературных источников древнерусских учений о пределах царской власти, то первое, что бросается в глаза, это то, что древнерусские книжники далеко не использовали того материала, который находился в их распоряжении. Многое из того, что в источниках прямо касается этого вопроса, совсем не вошло в памятники древнерусской политической литературы. Из св. Писания литература не воспользовалась Второзак. гл. 17, где изображается подзаконный характер царской власти. Из постановлений византийского права, относящихся к пределам царской власти, нигде не встречается ссылок ни на Эклогу, ни на 137-ю новеллу Юстиниана. Слабее всего воспользовалась древнерусская письменность в вопросе о пределах царской власти византийской политической литературой. За все время до конца

XVII в. можно указать только один случай несомненного влияния ее. Это – влияние «Глав наказательных» имп. Василия Македонянина на поучение митрополита в чине царского венчания. О послании патриарха Фотия болгарскому царю Борису упоминает новгородский арх. Геннадий, ссылается на него Никита Пустосвят в челобитной Алексею Михайловичу, но ни у того, ни у другого нельзя подметить влияние этого произведения на политические понятия. У Иосифа Волоцкого есть некоторое сходство со взглядами Феодора Студита, а у Никона, кроме того, с идеями Симеона Солунского, но так как оба они ни в чем не обнаруживают своего знакомства с творениями этих отцов церкви, то говорить о их влиянии на них было бы неосторожно.

Но все-таки можно сказать, что древнерусские учения о пределах царской власти чрезвычайно широко пользовались имевшимися у них под руками литературными источниками. За очень немногими исключениями, во всех памятниках, где эти учения излагаются, встречаются обильные ссылки. Можно указать ссылки почти на все книги Ветхого Завета, а чаще всего авторы пользовались i-й книгой Царств, Псалтырью и книгой Премудрости Соломона. Из новозаветных книг больше всего было в употреблении Евангелие и послания ап. Петра и ап. Павла. Много ссылок встречается на апостольские правила, на постановления Вселенских и Поместных соборов и на творения различных отцов церкви. Византия служила учениям о пределах царской власти главным образом своей историей, из которой древнерусские книжники любили ссылаться преимущественно на Константина Великого, а из византийского права наибольшее число ссылок находим на предисловие к 6-й новелле Юстиниана и на «заповедь» императора Мануила. Западная Европа дала русской письменности в рассматриваемом вопросе сравнительно очень немного: можно указать на подложную грамоту Константина Великого папе Сильвестру, на официальные католические теории (два меча, солнце и луна и некоторые другие), на некоторые примеры из истории Германии в «Слове кратком», на следы влияния философии Платона в послании митр. Никифора и в том же «Слове кратком». Зато многие произведения русской письменности сами послужили как источники для более поздних учений о пределах царской власти. В них встречаются ссылки на церковные уставы, на «Слово Сирахово», «Слово о судиях», на «Повесть о белом клобуке», на послания Филофея, на Стоглав, на сочинения Иосифа Волоцкого и Максима Грека и на различные события русской истории сведения о которых, очевидно, почерпнуты из летописей.

Всеми этими источниками пользовались политические мыслители без различия направлений и взглядов. У всех одинаково находим ссылки на св. Писание, на отцов церкви, у всех одинаково видим пользование Византией. Одинаковость пользования источниками у писателей разных направлений состоит не только в том, что они пользуются одним и тем же памятником: иной раз сходство доходит до того, что они пользуются одним и же текстом, берут из памятника одну и ту же цитату Например, ссылка на иудейского царя Озию (2 Паралип., гл. 26), совершившего каждение в храме, встречается у таких мало похожих один на другого мыслителей, как Никон, протопоп Аввакум и Крижанич. Изречение Спасителя о воздавании кесарева кесарю и Божия Богу находим у Иосифа Волоцкого, митр. Даниила, Зиновия Отенского, Никона и Крижанича. Предисловие в 6-й новелле Юстиниана приводят Акиндин, Иосиф Волоцкий, Максим Грек, Стоглав, Ив. Неронов и Никон, между которыми нельзя указать большого сходства в церковно-политических воззрениях. Отсюда получается вывод, что ни одно из направлений в учении о пределах царской власти нельзя связать в его происхождении ни с какой определенной группой источников. Ни ограничение царской власти законом, ни учение о вмешательстве царя в дела церкви, ни отрицание этого вмешательства, ни ограничение царской власти Боярской думой или Земским собором, ни теория царского полновластия не имели своих отдельных источников, которыми бы каждое из этих направлений пользовалось исключительно или хотя бы даже преимущественно, и которыми бы в то же время не пользовались другие направления. И это одинаково относится как к источникам религиозно-церковного характера (св. Писание, отцы церкви, церковное законодательство), так и к источникам светским, т. е. к памятникам русской письменности, к русской истории, византийской истории и византийскому праву [1002] . Поэтому ни одному из направлений в вопросе о пределах царской власти в Древней Руси не может быть присвоено никакого названия, которое характеризовало бы его источники, ни одно не может быть, например, названо церковным или византийским. Многие считают византийским то направление древнерусской политической мысли, которое наделяло царскую власть известными правами в области церковного управления. Держаться такого взгляда на том основании, что это направление (и только оно одно) переносило в Россию византийские политические понятия, едва ли есть достаточное основание, так как в Византии эти понятия были не единственными, а были учения и противоположного содержания (см. выше гл. II). Если же такое обозначение должно указать источники, которыми пользовалось направление, то можно согласиться, что для этого есть основание. Действительно, иосифляне и родственные им по духу писатели весьма охотно пользовались для доказательства своих положений византийской историей и византийским законодательством. Но не менее охотно пользовалось ими и противоположное направление: митрополиты Киприан и Фотий, автор «Слова кратка», Никон; у них тоже много ссылок и на византийскую историю, и на византийское законодательство. Следовательно, и это направление можно было бы с одинаковым основанием назвать византийским. С первого взгляда могло бы еще показаться, что наименование византийского может требовать себе учение о царском полновластии, представленное в древней русской письменности Пересветовым и Иваном Грозным: оба они для доказательства нераздельности царской власти ссылаются на факты византийской истории и как будто оттуда заимствуют свою мудрость. На самом деле и этого нет. Ведь и Пересветов, и Иван Грозный говорят не о том, что в Византии было царское полновластие, наоборот, они утверждают, что там была ограниченная царская власть, и, зная печальный конец Византии, они не хотят, чтобы Русь следовала ее примеру. Они не переносят в Россию византийские понятия, а, напротив, восстают против такого переноса. Факты же, которые они приводят, во-первых, недостаточно проверены, а, во-вторых, сами по себе очень мало говорят о разделении или о полноте царской власти и получают известный смысл только при надлежащем их освещении. Перед нами здесь такое приложение византийской истории, за которым давно уже в исторической науке упрочилось название «тенденциозного» [1003] .