Мишель Ламарш Маррезе - Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)

Еще одна французская наблюдательница, путешествовавшая по России в конце XIX в., нашла, что та свобода, которой пользуются русские женщины в управлении поместьями, оказала глубокое воздействие на их характер. «Русская женщина управляет своим имуществом и распоряжается состоянием, а сверх того ведет домашнее хозяйство, — писала Жюльетт Адам в своем очерке о женщинах и филантропии. — Разнообразные дела по дому и в поместье приводят ее в соприкосновение с миром трудящихся людей, с человеческим страданием». Француженка не скрывала восхищения русскими дамами и их благотворительной деятельностью и провозглашала их милосерднейшими из женщин {14} 14 Adam J.E. [Lamber Juliette]. Impressions Franchises en Russie. Paris, 1912. P. 198-200. .

Русские современники не хуже иностранцев понимали, что правовой статус дворянок в их стране уникален. Впрочем, их рассуждения по поводу женских прав собственности нередко перерастали из оценки положения женщин в размышления о политическом и социальном развитии России в целом {15} 15 Обзор мнений правоведов XIX в. по вопросу женских прав собственности см.: Тишкин Г.Л. Женский вопрос в России (50—60-е годы XIX в.). Л., 1984. С. 16-58. . Некоторым из этих авторов контраст между политической отсталостью России от Западной Европы и вышеупомянутыми правовыми преимуществами русских дворянок казался загадочным парадоксом [2] См., например: Ostrogorski M.Ia. The Rights of Women: A Comparative Study in History and Legislation. London, 1893. P. 231. Автор пишет: «Россия… обладающая наименее либеральными институтами в Европе, располагает самыми либеральными законами в отношении гражданской правоспособности женщин». . Эти ученые выделяли раздельное владение имуществом в браке как основной показатель положения женщины. Автор одного обзора утверждал, что дворянки в России пользовались полным равенством с мужчинами перед законом в вопросах управления имениями и владения имуществом {16} 16 Михневич В. Русская женщина XVIII столетия. Киев, 1895. С. 210. . Историк С.С. Шашков, более того, счел право дворянок распоряжаться имуществом свидетельством их завидного положения в XVIII столетии {17} 17 Шашков С.С. История русской женщины. СПб., 1879. С. 314—317. См. также: Орович Я. Женщина в праве. 2-е изд. СПб., 1896. С. 75—76. . Но и сторонники не столь оптимистического взгляда на вещи не отрицали тех преимуществ, которые выпадали на долю замужних женщин, располагавших личным состоянием. Тем не менее они отмечали также и элемент неравенства полов, сохранявшийся в российском имущественном праве, утверждая, что неблагоприятные для женщин положения законов о наследстве более точно характеризуют их место в обществе {18} 18 Кавелин К.Д. Собр. соч. СПб., 1900. Т. 4. С. 553-557. См. также: Неволин К. История российских гражданских законов. СПб., 1851. Т. 1. С. 45, 61,74-75. .

Яркие образы женщин-помещиц в русской литературе дают возможность глубже заглянуть в проблему женского землевладения. На протяжении XVIII—XIX вв. отношение женщин к собственности являлось не главной, но неизменной темой английских и французских романов. В принадлежащих перу Джейн Остин сатирах на английское дворянство появляется не одна дочь, лишенная возможности унаследовать майоратное имение, а французские романисты осуждали тогдашнюю систему решения вопросов о собственности при заключении брака, отдававшую женщин и их богатство на милость расточительных мужей {19} 19 DeJean J. Tender Geographies: Women and the Origins of the Novel in France. N.Y., 1991. См. также: Dolin Т. Mistress of the House: Women of Property in the Victorian Novel. Aldershot, 1997. . Русские авторы, напротив, изображали женщин полноправными собственницами. Арина Петровна Головлева из романа Салтыкова-Щедрина, наверное, самая известная помещица в русской литературе, но уж никак не единственная. Главная сюжетная линия в «Семейной хронике» СТ. Аксакова строится вокруг судьбы двоюродной сестры его деда, Прасковьи Ивановны: пользуясь своей экономической независимостью, она вступает в брак, оказавшийся крайне несчастливым, но потом отбирает свое имение у жестокого мужа. В сочинениях Достоевского авторитет многих сильных женщин подкрепляется их финансовым положением, в то время как страдающие героини чеховских сюжетов нередко предстают в образе владелиц фабрик или обедневших помещиц [3] Достаточно вспомнить Варвару Петровну Ставрогину из «Бесов» и Марью Александровну Москалеву из повести «Дядюшкин сон»: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 10. Л., 1974. С. 17; Т. 2. Л., 1972. С. 297—298; ср. «Вишневый сад» и «Бабье царство» А.П. Чехова. . Как мы увидим, появление в русской прозе образов хозяек имений отражало не только очевидный факт существования таких помещиц, но и противоречивое отношение современников к женщинам, владевшим землей.

Эволюция прав собственности дворянок происходила на фоне конкуренции двух видов землевладения. Первый был связан с патриархальными формами собственности, наделявшими родственную группу или род правовыми преимуществами перед индивидом. Так, если отдельные люди распоряжались наследственной собственностью, то их права на отчуждение наследственных земель или управление ими ограничивались многочисленными условиями. Владельцы выступали скорее как опекуны, чем как абсолютные хозяева своего имущества: если они решались продать или заложить вотчинное имение без согласия членов семьи, то последние имели право выкупить его за покупную цену [4] Члены рода пользовались правом выкупа родовых земель в течение сорока лет после продажи. В середине XVIII в. Сенат ограничил срок выкупа тремя годами. См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1909. С. 579. . Права завещания наследственных владений тоже были строго ограничены. При такой системе имущество рассматривалось как ресурс, предназначенный для целей семьи, и подлежало действию правил, обеспечивавших поддержку, хотя и неравноценную, каждому из ее членов {20} 20 О сужении родовых прав на наследственные владения см.: Weickhardt G. The Pre-Petrine Law of Property // Slavic Review. 1993. Vol. 52. № 4. P. 663—679. См. также: Pavlova E. Private Land Ownership in Northeastern Rus' and Mongol Land Laws// Russian History. 1999. Vol. 26. № 2. P. 125-144. .

Наряду с институтом вотчинной собственности сложился и другой вид владения имуществом, дававший индивиду гораздо больше прав. С начала Нового времени своды законов Московского государства включали в себя понятие приобретенного владения, т.е. земли, купленной у членов другого рода. Владельцы купленной собственности могли отчуждать такие имения по своему желанию и пользовались большей свободой завещания этого имущества. Но как только приобретенная земля завещалась члену семьи, она становилась наследственной и подлежала всем ограничениям, касавшимся родовых земель. Если понятие приобретенного имущества появилось еще в XII в. в Пространной редакции Русской Правды, то как правовая категория («купленная вотчина») оно фиксируется примерно с XVII в. Более того, статус «благоприобретенного имущества» был официально утвержден лишь в 1785 г., когда Екатерина II издала свою «Жалованную грамоту дворянству» {21} 21 Об истории наследственного и приобретенного имущества в России см.: Неволин К. История российских гражданских законов. Т. 2. С. 26—36. . [5] Многие историки права утверждали, что понятие частной собственности окончательно сложилось в России только в XVII в. и не было детально разработано в законодательстве до царствования Екатерины II. См.: Эльяшевич В.Б. История права поземельной собственности в России. Париж, 1948. Т. 1.С. 159; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. С. 579, 585. Но, как считает Ричард Уортман, представление о частной собственности в императорской России было пронизано противоречиями и непоследовательностью, так как имущественные права оставались здесь «атрибутом привилегированности», а не основанием для политических прав. См.: Wortman R. Property Rights, Populism, and Russian Political Culture // Civil Rights in Imperial Russia / Ed. 0. Crisp and L. Edmondson. Oxford, 1989. P. 13-32.