Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

В среднесрочной перспективе это ослабление фискального пресса станет одной из причин (среди многих других) последующего стратегического маневра. Вместо войны против Бургундии и Бретани, которые вскоре будут умиротворены, королевская армия с 1494 года приступит к эфемерным завоеваниям в Италии. Она будет жить там за счет местного населения, почти ничего не стоя французскому налогоплательщику.

Последствия снижения налогов будут ощущаться до конца XV века и даже позднее. В своем апогее, то есть в 1482 году, налоговые сборы Людовика XI достигали (включая косвенные налоги) 5,4 млн. ливров, или 130 т чистого серебра. Впоследствии, преодолев минимальный уровень 1484-1485 годов, объем налогов колебался при Карле VIII вокруг цифры 2,35 млн. ливров, то есть 60 т серебра. Это значительно ниже фискальных потолков, зарегистрированных при Людовике XI. Скромные налоговые сборы в пользу наследников этого короля ни в коей мере не препятствовали продолжению военной экспансии на итальянском полуострове за счет, естественно, самих итальянцев.

Более того, эти фискальные феномены происходили на фоне экономического и демографического подъема конца XV — начала XVI века, когда население Франции постепенно увеличивалось, достигая наибольшей численности — около 20 млн., что было в 1320-х, 1550-х или 1560-1720 годах. И с этой точки зрения умеренность «финансового насоса» с 1484 года служила мощным стимулом роста экономики, чему способствовала также долголетняя благоприятная конъюнктура. Люди, прельщенные налоговыми послаблениями, строят, осваивают новые земли, не опасаясь безденежья из-за непомерного налогового бремени.

В марте 1484 года Генеральные штаты распускаются. Ни Боже, ни Карл VIII, несмотря на обещания, никогда не созовут их вновь. Роспуск Генеральных штатов положил конец либеральному периоду регентства, отмеченному решением о сенсационном снижении налогов и благожелательным отношением к жалобам элиты. Происходит поворот к более авторитарному типу правления, но без возврата к методам, порой тираническим, Людовика XI. Во всяком случае, примечательно', что Генеральные штаты (в течение последующих 130 лет они будут собираться нерегулярно, от случая к случаю) не сумели преобразоваться, как у англичан, в систему парламентского контроля, способного надежно ограничивать королевскую власть. Каковы причины этой неспособности Франции и (в более широком плане) континента? Может быть, стоит взглянуть на проблему с другой стороны? В этом случае необходимо отметить исключительность островного примера, «английского чуда»: по ту сторону Ламанша создание Парламента, который в эпоху Ренессанса был в эмбриональном состоянии, станет в итоге «наконец найденной формой» представительной структуры, которую затем можно будет экспортировать (не без труда) в течение нового периода истории в другие страны Европы и за ее пределы. Напротив, возрождающаяся Франция слишком велика, неоднородна и разнолика, слишком слабо объединена, чтобы проводить регулярные выборы Генеральных штатов в национальном масштабе. Налогоплательщики считают, что процедуры такого масштаба слишком дорогостоящи или даже бесполезны и неразумны. Существования провинциальных штатов во многих областях (Лангедоке, Нормандии), некоторые из которых сами по себе сравнимы с небольшими государствами, уже достаточно для счастья подданных, когда им выпадает удача принять в них участие. За пределами окситанской зоны французское дворянство лангдойля, за исключением самых высших и самых почитаемых страт, несколько отстранено от принятия государственных или королевских решений. Но оно удовлетворяется фискальными привилегиями: ему позволено не платить налоги в отличие от британской аристократии, которая вынуждена их платить, как простолюдины (commoners) [50] Англичане незнатного происхождения (commoners), как и французские простолюдины, — это те, кто не принадлежит к двум первым сословиям общества — духовенству и дворянству. Таким образом, по отношению к «простому» народу практикуется дискриминация, которая, между прочим, менее жесткая в Англии, чем во Франции. . Французская знать освобождена и от налогов, и от ответственности. Напротив, английские дворяне являются налогоплательщиками и облечены ответственностью.

С этой же стороны Ламанша положение знати, пусть и несколько униженное, не лишено определенного комфорта, хотя в отдаленной перспективе монархии придется за это заплатить. В самом деле, французская конфигурация не способна породить структуры управления, в которых бы приняла участие знать, а затем и простолюдины, на основе чего после многих зигзагов утвердится Английское королевство.

Французы северных областей, говорящих на «ойль», в свое оправдание могут сослаться на существование оригинальных структур, хотя и не обладавших столь решающими полномочиями, как по другую сторону Ламанша, но благодаря которым власть Валуа вынуждена была считаться и с автономией некоторых элит: мир и влиятельность служилых, «парламентов», (во французском смысле слова) в действительности предоставляли судебным институтам Парижского бассейна и других регионов широкую свободу маневра по отношению к королю. Этим путем влияние и давление низов доходили через посредство судов до самых верхов государственного аппарата.

После завершения работы Генеральных штатов в 1484 году остались открытыми два вопроса, которые благодаря мощи монархии и талантам Анны де Боже будут решены надолго или окончательно в зависимости от того, идет ли речь о гражданской войне или о Бретани.

Прежде всего о гражданской, или «безумной», войне: эта война, плохое повторение войны Лиги общественного блага, длилась с декабря 1486 года до июля 1488 года. Она упростила очертание противодействующих группировок: партии госпожи Боже, ставшей госпожой Бурбон в 1488 году, противостояла группа герцога Людовика Орлеанского, первого принца крови. В 1486 году герцог Орлеанский, будущий король Людовик XII, со всеми своими оппозиционными силами вступил в союз с «королем римлян» Максимилианом [51] Максимилиан, сын императора Фридриха III, был избран «королем римлян» Франкфуртским сеймом в 1486 году. Он станет императором только после смерти своего отца в 1493 году. и герцогом Бретонским Франциском П. В его лагере оказались главные сеньоры королевства или некоторые из них: коннетабль Бурбон, родственник семьи Боже, быстро отказался от своих авансов, тогда как сир Альбре, граф Ангулемский, кардинал Пьер де Фуа и многие другие остались в партии… Принцам-заговорщикам [52] Кстати, следует выделить среди названных магнатов Жана II, герцога Бурбонского и коннетабля Франции (умер в 1488 г.), которого не надо путать с его младшим братом Пьером II, сиром Божё, мужем Анны Французской, дочери Людовика XI, ставшей в результате замужества Анной Боже. В конечном счете в 1488 году она станет Анной Бурбонской, когда Пьер II после смерти своего старшего брата коннетабля Жана II, герцога Бурбонского, унаследует герцогство Бурбонне. не хватает — и не без оснований — имеющей капитальное значение поддержки городов начиная с Парижа. Их не поддерживают также Парламент и Университет. И тот и другой опасаются замыслов этой клики крупных сеньоров. После многих военных перипетий Людовик Орлеанский, который не смог противостоять артиллерии и наемникам своих старших кузенов, был разбит в Сент-Обен-де-Кормье (ныне Иль-э-Вилен) вместе со своими бретонскими союзниками (27 июля 1488 г.). «Безумная» война, конечно, не опустошила переживавшую подъем Францию, как это было в годы Столетней войны. Но битву при Сент-Обене нельзя назвать и увеселительной прогулкой: 7000 солдат, из которых 21,4% королевских, остались лежать на поле сражения. Молодой и (пока еще) блестящий стратег Ла Тремуйль из знатной, быстро возвышающейся семьи разгромил коалицию и одновременно армориканцев (что было чревато тяжелыми последствиями для Бретани). Взятый в плен герцог Орлеанский кочевал из одной крепости в другую. Его заточение продлится три года: в июне 1491 года Карл VIII, не предупредив свою сестру Анну Бурбонскую, бывшую Боже, решил освободить узника, который в этот момент содержался в башне Буржа. Оба молодых человека — король и принц — бросаются в объятия друг к другу. Этот политический акт делает честь уму столь часто высмеиваемого молодого Карла. Анна, женщина жестких решений, была застигнута врасплох этим маленьким путчем, в результате которого две до сих пор враждовавшие ветви королевской семьи примирились. Отныне наступает длительный перерыв в аристократических распрях. Присущая им энергия покидает границы королевства и направляется к Италии, которая охотно обошлась бы и без нее. Восстановленное таким образом согласие в клане Валуа вместе с тем сказалось и на поисках окончательного решения бретонской проблемы.