Николай Дубровин - Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

Обе стороны дрались с отчаянной храбростью. Траншеи пять раз переходили из рук в руки. Полки Подольский, Эриванский, Минский и Углицкий соперничали между собой и работали штыком с такой настойчивостью, что неприятель принужден был ввести в дело все свои резервы и все-таки отступить. Наши одолели и погнали французов, причем Углицкий полк кровью омыл свою недавнюю неудачу и показал чудеса храбрости. По пятам французов он ворвался в их траншеи, перебил много народа, но зато и сам понес значительную потерю. Не было ни одного офицера, который бы вышел из траншей невредимым, а из целого батальона возвратилось здоровых только 80 человек.

Бой не прекращался в течение всей ночи и стоил огромных потерь нам и союзникам. У нас выбыло из строя 77 штаб– и обер-офицеров и 2569 человек нижних чинов. Мы потеряли генерала Адлерберга. Сын этого генерала, не участвовавший в деле, но отправившийся отыскивать тело отца, был также убит.

Перед рассветом бой прекратился, траншеи на Кладбищенской высоте были заняты нами, у Карантинной же бухты – неприятелем. Артиллерийская канонада стала мало-помалу стихать, и полки возвращались за оборонительную линию, где были встречены радостными приветствиями. Несмотря на всеобщее утомление, солдаты отступали с песнями, медленно, никем не тревожимые. Было уже светло, когда войска отходили, двигаясь по местности, обстреливаемой французскими батареями, но французы не сделали ни одного выстрела. Сражавшиеся с уважением смотрели друг на друга. Как русские, так и французские солдаты всегда были справедливы к храбрости противника.

– Француз хорошо дерется, – говорили наши солдаты после жаркого боя.

Русский солдат любит брать грудью, штык предпочитает всему и не охотник прятаться за камнем и оттуда, издалека, поражать неприятеля пулями.

Взошло солнце и осветило кровавую картину. Все пространство по обеим сторонам траншеи было завалено телами убитых, но к уборке их никто не приступал по причине сильного артиллерийского огня с обеих сторон, продолжавшегося с раннего утра и до поздней ночи. К вечеру получено было сведение, что французы стягивают опять значительные силы и, по всей вероятности, намерены снова атаковать кладбищенские траншеи. Предвидя большие потери в случае дальнейшего отстаивания траншей и не находя возможности подкрепить севастопольский гарнизон новыми войсками, князь Горчаков приказал для охранения их и для окончания работ под руководством генерала Тотлебена назначить только два батальона Житомирского полка с тем, чтобы в случае атаки неприятеля в таких силах, которые невозможно будет удержать двум батальонам, отступить без боя.

Вечером 11 мая 3-й и 4-й батальоны Житомирского полка были выведены к траншеям: один батальон расположился в них цепью, другой стал в резерв. Неприятель усилил огонь, а вслед за тем, около девяти часов вечера, двинулся в атаку. На два батальона Житомирского полка шла целая французская дивизия Ловальяна, разделенная на пять колонн. Отстреливаясь, житомирцы отступили за оборонительную линию, и тогда с наших укреплений открыт был сильный ружейный и картечный огонь из орудий, предварительно наведенных на кладбищенские траншеи. Огонь этот не прекращался в течение всей ночи.

Днем 12 мая на одной из наших батарей взвился белый переговорный флаг и объявлено перемирие, продолжавшееся более пяти часов сряду. На всех ближайших валах и укреплениях появились зрители: с одной стороны виднелись синие мундиры французов, с другой – серые шинели наших солдат. По всему промежуточному полю ходили рабочие, подбиравшие тела убитых. Наши тела свозились на Николаевский мысок, а оттуда на Северную. Весь мысок был завален трупами.

«Здесь они лежали навзничь, на спине, без всякого порядка, большая часть в своей кровавой одежде: в рубашке или шинели; а иные и в чистом белье, надетом на них товарищами, и со свечой в руке, принесенной теми же товарищами. Можно было заметить, что у иных пальцы сложились знамением креста… Православные люди, солдаты м матросы, подходя к покойникам, грустно и молча смотрели им в лицо и крестились. Почти не произносилось никакого слова на мертвом мыске. Да и к чему было говорить, когда и так, само собой, все рассказывалось этими безмолвными трупами, каждый день прибывавшими более и более… Иного мертвеца уже и не показывали: свернуто было что-то такое в шинели, и шинель была зашита…»

На третий день после боя хоронили генерала Адлерберга с сыном. На Северной стороне города почетный караул ожидал прибытия печальной церемонии. Во втором часу причалила к берегу шлюпка, в передней части которой сидел священнике крестом в руках. На шлюпке виднелись два родных гроба: один черный, бархатный, с телом генерала Адлерберга, другой розовый – его сына. Толпа присутствовавших сопровождала покойников на кладбище, в числе провожавших были и дамы. Скоро залп из ружей возвестил, что тела павших на поле чести, отца и сына, приняты землей…

В Севастополе на несколько дней все затихло. Атакующие и защитники деятельно трудились над земляными работами. Овладев Кладбищенской высотой, французы употребляли все усилия к тому, чтобы утвердиться на этой местности. Они удлинняли траншеи, строили новые батареи, так что с 13 по 25 мая на вооружении осадных батарей явилось 60 новых орудий, в том числе 18 мортир большого калибра. Обороняющиеся также успели построить на Малаховом кургане (Корнилов бастион) блиндажи, в которых могло поместиться до тысячи человек, и прибавили на своем вооружении также 60 новых орудий. Усиленные земляные работы были тяжелы для войск, в особенности теперь, под лучами южного солнца.

С наступлением мая месяца началась сильная жара, появились летние пальто, шинели, белые фуражки, которые по приказу главнокомандующего велено было носить всем солдатам. Для предохранения от зноя разрешалось быть расстегнутым и снимать галстуки. Солдаты большей частью ходили в одних рубашках и старались укрыться в блиндажах не от пуль и осколков, а от невыносимого жара, сильно их допекавшего.

Зной и пыль заменили грязь, и трудно было сказать, что из них лучше.

Третье бомбардирование Севастополя. – Штурм передовых укреплений 26 мая. – Деятельность медиков и сестер милосердия

Успех французов на правом фланге оборонительной линии и занятие ими Кладбищенской высоты значительно возвысил нравственный дух союзников. Они решились теперь перенести свою деятельность на левый фланг нашей оборонительной линии и попытать счастья в отнятии у нас сильно беспокоивших их «трех отроков»: Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета.

Пока укрепления эти находились в наших руках, до тех пор штурм Малахова кургана и Корабельной стороны города был невозможен. Между тем Малахов курган давно сделался пунктом, на котором сосредоточилось все внимание союзников. Находясь на самой высокой местности, укрепление это командовало всем городом, который отсюда мог быть совершенно уничтожен.