Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Самый новый центр Франции, определенный в результате вычислений Национального географического института, случайно оказался на поле, в нескольких сотнях футов от зоны отдыха «Большой Мольн», на проезжей части ведущей на юг автомобильной дороги A71.

Никто не смог бы заблудиться на этой дороге, которая после того, как был достроен виадук Милло, соединяет Париж и север Франции со Средиземным морем. Возле нее стоят гигантские подсвеченные табло – противоположность самодельным памятным знакам, которые отмечают соседние с ней центры Франции. Эти огромные экраны соединяют пользователей дороги с потоком данных о движении на ней и о погоде. В 1913 году, когда Ален-Фурнье опубликовал свой роман, еще мало было людей, которые хотя бы раз в жизни чувствовали себя движущейся деталью государственной машины. До августа 1914 года даже одна новость не доходила до всего населения Франции в один и тот же день.

В тот день, после полудня, жители Лимузена услышали тревожный звон колоколов, который обычно означал грозу с градом, взглянули вверх – и увидели ясное синее небо. В деревнях от Бретани до Альп пожарные услышали, что колокольный звон зазвучал по-другому, выбежали на улицы и стали искать, где горит. В маленьком городке Монжу округа Монтелимар автомобиль, скрипнув тормозами, остановился перед мэрией; из машины выпрыгнул жандарм и вручил пакет. Через несколько минут люди в полях с любопытством увидели, как мимо со свистом пронеслись велосипедисты с пачками объявлений и плакатов. Возле Сиготье (название коммуны в департаменте Верхние Альпы) человек по имени Альбер Р. встретил молодого паренька, который шел в свою деревню. Тот сказал, что идет сообщить о том, что началась война, и должен собрать вместе всех мужчин деревни. Услышав это, Альбер Р. весело рассмеялся и пожелал парню, чтобы розыгрыш удался.

Там, где газет было мало и основным источником новостей был еженедельный рынок, война стала полной неожиданностью. Данные опроса, который в 1915 году провел ректор Гренобльского университета , показывают, что его земляков известие о войне «ошеломило». В Мотт-де-Галор (Motte-de-Galaure), в 2 милях от Ронского коридора с его оживленным движением, люди начали догадываться о том, что происходит, когда 31 июля получили приказ держать всех своих лошадей наготове для армии. Некоторые мужчины запели «Марсельезу» и стали мечтать о том, как через несколько недель вернутся домой с рассказами о славных подвигах, но большинство молчали в ужасе и смятении. Кто-то предложил спрятаться в лесах . В плане департамента Изер «мобилизованные мужчины нашей мирной округи , уходя в армию, не чувствовали того воодушевления, которое испытывали их товарищи-горожане. Скорее они покорялись и исполняли долг перед родиной».

В некоторых местах Альп мужчины заготавливали сено на высокогорных летних пастбищах, когда гонцы сообщили им о начале войны. Некоторым пришлось уйти в соседнюю долину на сборный пункт, даже не успев проститься с родными. На перевале Анж-Гардьен есть па мятник, поставленный после Первой мировой войны. К этому перевалу спиралями спускаются дороги с перевала Изоар и от деревень области Кейра; тут они сливаются с дорогой, которая соединяет эти места с остальной Францией. На памятнике написаны имена погибших, отдельно для каждой деревни. Убитые из Абриеса, Эгюия, Арвьё, Шато-Виль-Вьея, Молина, Ристола, Сен-Верана. Именно здесь мужчины и юноши из разных долин собрались вместе – как стада, которые возвращаются в свои зимние жилища. В надписи на памятнике нет ни слова о славе и чести. В ней сказано лишь о печали людей, для которых домом была родная деревня, затем родной маленький край и лишь в последнюю очередь Франция.

«С перевала, который находится близко от этого холма, ОНИ бросили последний прощальный взгляд на свои дома… Именно здесь они согласились пожертвовать собой…»

Судя по указанным в надписи местам гибели тех из них, о ком известно, где они погибли, некоторые из этих деревенских жителей открыли для себя такую Францию, которой не видел до них ни один человек. Аргонский лес – один из самых больших остатков пограничных лесов , которые когда-то отделяли одно галльское племя от другого. Четыре года этот лес был фронтом, и в результате от него ничего не осталось. Солдаты, собранные со всей Франции, оказались в краю, где нет ориентиров; единственными указателями для них были сигнальные огни своих и вражеские выстрелы. Они осваивали этот новый край – рыли окопы, которые превращались в траншеи, и туннели, которые иногда пересекались с немецкими траншеями. Они жили в шалашах из листьев и веток, как древние галлы. Лошади с ферм, которые всю свою жизнь ходили по одним и тем же тропам, теперь увозили с поля боя изувеченных солдат по полю, на котором не было травы. На том холме над Домбалем, по которому Артур Янг шел в 1789 году рядом с местной женщиной, теперь солдаты с трудом пробирались по желтой грязи к жутким и смешным, словно пугало, развалинам церкви. Край-«пеи» стал «сектором».

Одним из тысяч людей, погибших в первое лето этой великой войны, был лейтенант Фурнье, роман которого «Большой Мольн» вскоре начали толковать как пророческое прощание с Францией тайных, непознанных мест. Утром 22 сентября молодой писатель вел разведывательный отряд в леса, на юг от Вердена. Солдаты его отряда были родом из департамента Жер на юго-западе Франции. Вряд ли они могли бы оказаться дальше от дома, не покидая территории своей страны.

Карты этого сектора изменялись почти каждый день. Даже тот, кто провел всю свою жизнь в этом лесу, теперь заблудился бы в нем. И отряд лейтенанта Фурнье, сам того не зная, оказался за линией фронта. Сержант, который был в том отряде, вспоминал:

« Мы вдруг услышали сзади треск винтовочных выстрелов. Укрывшись во рву на краю леса, мы попытались разобраться, что происходит… Сколько времени мы ждали? Минуту, может быть, две… Потом капитан крикнул: «Примкнуть штыки! В атаку!»

Вскочив, я сразу же увидел вражеских солдат, которые стояли на коленях во рву.

Я замечал: то один, то другой товарищ роняет винтовку и падает вниз лицом… Двое из моих товарищей добрались до бука, за которым я укрывался. Оба упали мертвыми – один свалился мне на спину, другой на ноги. Я думал лишь о том, что они помешают мне двигаться… Револьвер, из которого в трех метрах от меня стрелял лейтенант Фурнье, замолчал.

Немецкие солдаты похоронили тела убитых, уложив их как положено по правилам: два ряда по десять, голова одного у ног другого, а двадцать первый наверху».

Осенние листья четыре раза падали на эту могилу, а потом эта земля снова была разрыта и разворочена во время Мёз-Аргонского наступления 1918 года. После перемирия, когда старики с длинными лопатами в руках стали засыпать окопы и траншеи, уже никто не знал, где искать мертвецов 1914 года.