Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Предусматривалось, что подследственные дела в трибунале должны рассматриваться с «возможной быстротой», под гарантии предоставления подсудимым защиты. По каждому подсудимому составлялся обвинительный акт, копия которого выдавалась ему на руки, кроме того – копия списка свидетелей и судей. Срок для вызова свидетелей со стороны подсудимого или его защиты – три дня с момента вручения обвинительного акта и списка свидетелей. При вынесении приговора решение принималось большинством голосов. Виновные приговаривались: а) к денежному штрафу, б) к общественному порицанию, в) к лишению свободы на определенные сроки или без срока, г) к общественным работам и д) к смертной казни. Смертные приговоры считались окончательными и вступавшими в законную силу через 24 часа, без дальнейшего кассационного обжалования [312].

До принятия этих постановлений губернская конференция РКП(б) утвердила резолюцию об отношении к смертной казни. В ней отмечалось: «В условиях социальной революции, при ожесточенной борьбе двух борющихся внутри общества классов, – пролетариата и буржуазии, – позволительны все методы и способы, обессиливающие врага и дающие возможность завершить начатое дело ликвидации старого буржуазного правопорядка… Теперь, когда: 1) советской власти угрожает враг, как с востока, так и с запада, 2) контрреволюционные элементы в пределах г. Иркутска организуются для борьбы с советской властью, – коммунистическая организация предлагает власти беспощадно карать врагов советской власти включительно до смертной казни» [313].

Резолюция как нельзя лучше очертила три главных направления в последующей борьбе местных большевиков за упрочение своих политических позиций. Первое – «ликвидация старого буржуазного порядка». Не следует забывать, что сторонники Земского собора, или та самая «демократия, боровшаяся против власти Колчака», продолжали пользоваться доверием населения, а некоторые ее представители (например, И.Г. Гольдберг) протестовали против введения смертной казни, требуя разработки законов. Постановление № 24 позволило местным большевикам силовым приемом скинуть своих бывших союзников, конечным результатом чего явилось упразднение исполкомом 5 февраля Иркутского губернского земства [314]. По распоряжению комиссара советского управления вся власть была передана исполкому Иркутского уездного Совета. Комиссию же по ликвидации земства не случайно возглавил комиссар внутренних дел. Местная печать, отметив это событие, само постановление об упразднении не опубликовала [315].

Второе направление – борьба с врагом «как с востока, так и с запада». Трудами отечественных историков написана эпопея героического противостояния революционных дружин Иркутска наступавшим каппелевцам и семеновцам. Благодаря воспоминаниям участников событий создавалось впечатление – именно в те студеные февральские критические, переломные дни решалось: быть или не быть власти Советов. Но если отбросить излишнюю патетику и обратиться к первоисточникам, то вырисовывается довольно странная картина. По докладу начальника обороны города, члена ВРТ Ревкома А. Сноскарева [316]от 11 февраля: пятитысячному гарнизону Иркутска, 1-му Иркутскому казачьему, 2-му конному, 1-му кавалерийскому и 2-му Забайкальскому полкам, ожидавшим с запада подхода частей Восточно-Сибирской Красной армии, угрожали «мелкие разведки», «мелкие разъезды», «обозы», «мелкие части» растянувшейся «колонны каппелевцев». И вся «борьба с врагом» ограничилась тремя сутками, по истечении которых, 10 февраля, осадное положение в Иркутске снято приказом № 26 [317].

Третье направление – борьба с «контрреволюционными элементами в пределах города» – обозначалась иркутскими большевиками, ссылавшимися на «таинственные передвижения по городу… предметов боевого снаряжения» и разбросанные портреты Верховного правителя [318]. Однако сам секретарь губернской рабоче-крестьянской инспекции милиции, оценивая политическое состояние губернии, признавал, что отдельные царские офицеры, осевшие в таежных Балаганском и Нижнеудинском уездах и поддерживавшие связь с Иркутском, ввиду малочисленности, «никаких активных выступлений с оружием в руках не предпринимали, а старались завязывать связь с кулацкими элементами деревни, через которых проникали в широкую крестьянскую массу, будируя их против советской власти» [319].

Следовательно, чрезвычайной ситуации, требовавшей немедленного расстрела Колчака и Пепеляева, на 6 февраля 1920 г. не существовало, как бы потом «литературно» ни оправдывались Ширямов, Бурсак и Чудновский. А оправдываться им действительно приходилось. 13 февраля (день, когда в городе было снято военное положение) [320]в Иркутск прибыл представитель советской России (фамилия не установлена) вместе с 12 уполномоченными от центральной власти. Все они остались весьма недовольными скоропалительной казнью адмирала без санкции Москвы [321].

Судебного процесса ожидали и сами арестованные. 3 февраля с заявлением в адрес ЧСК обратился В.Н. Пепеляев. «Настоящим, совершенно сознательно, исключительно по своей инициативе и раз навсегда заявляю, что лично я не желаю своего освобождения, – писал он в одиночной камере. – Судьба послала мне тяжкое испытание в виде суда над моей деятельностью. Пусть это будет суд людей неодинаковых со мной взглядов, суд, пределы компетенции которого мне неизвестны, я решил его никак не избегать» [322]. Верховный правитель, выслушав постановление Иркутского ВРК № 27 о расстреле, по воспоминаниям И.Н. Бурсака, вскрикнул: «Как! Без суда?» Чудновский ответил: «Да, адмирал, так же как Вы и Ваши подручные расстреливали тысячи наших товарищей» [323].

Впрочем, дальнейшая судьба адмирала для местных большевиков предрешилась и без намечавшегося суда. 4 февраля С.Г. Чудновский представил в Ревком список из 18 человек, подлежащих немедленному расстрелу [324]. Что же касалось персонально Александра Васильевича, то еще в июле 1919 г. Совнарком по радио объявил о назначенной премии в 7 миллионов долларов за его убийство [325]. Активная переписка зампредседателя РВС Республики Э.М. Склянского [326]с членом РВС 5-й красной армии И.Н. Смирновым в конечном счете решила печальную участь русского адмирала [327].

Расстрел главных представителей свергнутой власти, казалось бы, на следственной деятельности ЧСК никак не отразился. В том же составе она продолжала допрашивать арестованных офицеров контрразведки и членов колчаковского правительства… И все же нельзя пройти мимо штучных документов с перепиской о выдаче трупов Колчака и Пепеляева для их дальнейшего погребения. 12-го постановлением за подписями Попова, Лукьянчикова, Денике и Алексеевского было принято решение о прекращении следственного дела на В.Н. Пепеляева с конечной формулировкой «за его казнью по приговору Ревкома» [328]и выдаче предсмертной записки бывшего председателя Совета министров его вдове. Дальнейший «гуманный» акт следственной комиссии имел скрытый смысл.