Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Показания мне прочитаны. Федор Цыганков.

Товарищ председателя К. Попов.

Верно,

тов[арищ] председателя] иркут[ской] чека К. Попов (подпись.)

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 91–92. (Машинопись, копия.)

Документ № 9

г. Иркутск, 13 марта 1920 г.

Протокол допроса

Марта 13-го дня 1920 г. я, член Чрезвычайной следственной комиссии Всеволод Петрович Денике, опрашивал в помещении комиссии, угол Котельниковской и Большой гр[ажданина] Катанаева, причем последний на предлагаемые ему вопросы отвечал:

Катанаев Георгий Ефремович, 72 [года], Баснинская 31. Я состоял председателем Чрезвычайной следственной комиссии для расследования действий полковника Семенова и подчиненных ему лиц.

Назначение мое на этот пост состоялось при таких обстоятельствах. 5-го февраля меня пригласил министр внутренних дел Старынкевич и сообщил мне, что Верховному правителю было угодно назначить меня председателем Чрезвычайной следственной комиссии по делу Семенова. Это меня очень удивило, так как Верховного правителя я до этого времени не знал и, кроме того, как человек старый и не специалист, не считал себя подходящим лицом для занятия этого поста. На мой вопрос, почему выбор Верховного правителя остановился на мне, Старынкевич мне объяснил, что мою кандидатуру выдвинул он, так как в министерство постоянно поступают жалобы на действия Семенова и, кроме того, необходимо выяснить причины непризнания Семеновым власти Верховного правителя. Задачу эту, по его словам, могу выполнить лучше, чем кто-нибудь другой, так как пользуюсь большим уважением среди казачества; при этом Старынкевич сказал, что мне в помощь будут даны опытные юристы.

Я от назначения отказался, но через некоторое время был приглашен к Верховному правителю, который просил меня принять назначение. Причем из его слов я понял, что на меня возлагается роль не только производства расследования, но и выяснения дальнейших отношений Семенова к Верховному правителю. Тогда я вынужден был согласиться и 2-го февраля состоялся приказ о моем назначении.

В состав комиссии были назначены тов[арищ] пред[седателя] ирк[утской] суд[ебной] палаты Кисилев, Бушуев, генерал-лейтенант Нотбен и полковник Рудко. А в качестве делопроизводителя был тов[арищ] пред[седателя] ирк[утского] окружного суда Макеев. 8-го февраля я выехал из Омска вместе с Нотбеном в Иркутск и прибыл туда 12-го. В Иркутске к нам присоединились остальные члены комиссии. Мы прибыли в Иркутск до 28-го февраля, собирая сведения о деятельности Семенова. Здесь у нас состоялось вполне определенное впечатление, что Семенов власти Верховного правителя фактически не признает, и в Забайкалье мы окажемся как в чужом государстве.

В силу этих обстоятельств мною было отправлено Семенову предъявленное мне Вами письмо от 20-го февраля 1920 г. Письмо это было прочитано членам комиссии и ими одобрено. Написано оно было дипломатично, и, конечно, далеко не все в нем следует принимать за чистую монету. На это письмо мы ответа от Семенова не получили, но к нам явился японский офицер Хори, представитель ген[ерал]-лейтенанта Ооба, нач[альник] японской дивизии в Чите и сообщил, что атаман Семенов не имеет возможности ожидать нас в Чите, так как он уже давно собирается ехать лечиться в Харбин, если мы через два дня не приедем, то он уедет.

Тогда мы в тот же день выехали в Читу. С нами поехал и Хори, командированный в наше распоряжение, как он сказал, чтобы оказать нам содействие в местностях, где находятся японские войска. Когда мы приехали в Читу, то были встречены офицерами генерала Ооба и представителем Семенова полковником Меди. Они пригласили нас на обед к Ооба. Мы были приняты Ооба очень любезно, он подчеркивал свое благожелательное отношение к адмиралу Колчаку и желание устранить все недоразумения между ним и Семеновым.

Во время этого обеда Ооба спросил меня, нахожу ли я удобным приглашение на обед Семенова. Я ответил, что всецело предоставлено это его такту, но дал понять, что для меня это нежелательно. На другой день мы были приглашены на официальный обед, на котором присутствовали некоторые близкие Семенову лица и представители местной гражданской власти. Ооба провозгласил тост за Верховного правителя и нашу комиссию и произнес большую речь. Я ответил провозглашением тоста за японского императора и Японию как дружественную нам страну и ее представителей, находящихся здесь.

Из слов Ооба я понял, что он считает Колчака и Семенова двумя русскими патриотами, двумя равноправными сторонами, так как власть обоих чисто фактического характера… Причем Япония, ради счастья дружественной ей России, желала бы уложения возникших между ними недоразумений.

Перед этим обедом я виделся с Семеновым и старался его убедить, в интересах его собственной реабилитации, дать нам возможность всестороннего выяснения его деятельности, как в отношении того обвинения, которое содержится в приказе Верховного правителя за № 61, так и в отношении прочих дел, возбужденных против него министерств[ами] юстиции, путей сообщения и труда. Семенов изъявил желание дать показания по поводу обстоятельств, вызвавших издание приказа № 61, уклонился от ответа на вопросы дачи объяснений по поводу других обвинений. Семенов сказал, что по состоянию своего здоровья должен немедленно уехать, но оставит своих представителей, которые дадут объяснения об обстоятельствах, связанных с изданием приказа № 61.

После свидания с Семеновым сейчас же после того, как Семенов вышел, ко мне явился офицер, посланный Ооба, и сказал, что если мне необходимо, то Семенов может и остаться. Я сказал, что в данный момент присутствие Семенова не вызывает[ся] необходимостью для следствия. После этого комиссия приступила к своим работам.

Работа комиссии происходила в крайне тяжелых условиях; свидетели были терроризированы и окружены шпионами, усиленная слежка велась и за нами. Представители Семенова строго держались того взгляда, что обследование деятельности Семенова комиссией должно вестись в пределах выяснения обстоятельств, связанных с изданием приказа № 61. Выводы, к которым я пришелв результате расследований, изложены в имеющемся в Вашем распоряжении моем разговоре по прямому проводу с министром юстиции. В действиях Семенова еще не было государственной измены в момент издания приказа № 61, но впоследствии деятельность Семенова может несомненно рассматриваться как измена и бунт, которые имели место и во время издания приказа.

Комиссия выехала из Читы 3–4 апреля, я же 1-го апреля. 6-го апреля я вместе с Бушуевым выехали из Иркутска в Омск, остальные члены комиссии еще остались в Иркутске. Подробный доклад комиссии и мой личный доклад, вместе со всем делопроизводством комиссии и делами, переданными нами министерству юстиции и другим министерствам для расследования, представлены мною при особой описи министерству юстиции, помнится, 15-го июня, по расформированию комиссии. Копия разговора по проводу и копия моего личного доклада, кроме того, должны находиться в военном министерстве, так как незадолго до последнего переворота мною были переданы товарищу министра Карликову для министра Ханжина.