Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

В силу того же недоверия из моих обязанностей было изъято составление оперативных планов, которые составлялись Розановым и Крашенинниковым. Ликвидация забастовки на железных дорогах Дальнего Востока в конце лета этого года производилась генералом Розановым в мое отсутствие, когда я еще не приехал на Дальний Восток. Ликвидация же летнего восстания в Военном городке близ Красноярска была произведена войсковым старшиной Розановым (не генералом Розановым), который в это время отсутствовал, но перед отъездом, ожидая восстание, дал директивы войсковому старшине Розанову (и действовавшему с ним полковник[у] Ястребцев[у]), произведенным через три-четыре дня после восстания генералом; войсковой старшина Розанов после этого восстания был утвержден в должности начальника бригады, а впоследствии на фронте произведен в генералы.

Ликвидация восстания во Владивостоке в ноябре 1919 г. производилась командующим войсками Розановым, при участии Крашенинникова, командира крепости Томивко и начальником контрразведки Бабича. Причем давались такие распоряжения, как, например, распоряжение Розанова «пленных не брать», а в случае доставления в штаб их ликвидировать, было намерение всех вообще участников и руководителей восстания, как, напр[имер], Гайда, Якушева и др[угих], «безусловно ликвидировать», и была такая телеграмма по отношению к руководителям, независимо от их национальности, со стороны Верховного правителя. Только благодаря усилиям моим удалось устроить так, чтобы ликвидация восстания произошла в сравнительно мягких формах и спасена была жизнь после захвата вокзала всех участников и руководителей, поскольку они не погибли от взятия вокзала.

Нужно сказать, что главные руководители спасены были разными путями все. После захвата вокзала явился ко мне, между прочим, Джонсон – начальник международной полиции во Владивостоке и заявил мне, что генерал Грэве, командующий американскими войсками, приказал ему передать мне, что под покровительство американского штаба явился участник восстания и руководитель его Моравский, что он может в любое время быть передан русским властям; зная, чем кончится эта передача, я заявил, что спешности в передаче нет, и скрыл заявление Джонсона от генерала Розанова, через 2–3 дня Моравский и, кажется, Якушев бежали из-под американского караула, так что жизнь их была спасена, как и многих других.

Моя роль во время восстания во Владивостоке выразилась в следующем: зная характер восстания, его цель, и сочувствуя ему, я поддерживал связь с его организаторами через генерала чешской службы Чечека, который неоднократно приезжал ко мне на квартиру; с ним было условленно, что как я, так и отчасти он должны обеспечить бескровность переворота; условие это заключалось в том, чтобы я прилагал все усилия к невыступлению активно русских войск против сил Гайды и чтобы не препятствовать всем сочувствующим восстанию переходить в район расположения Гайды. Это удавалось мне до 17-го ноября включительно под разными предлогами. Я удерживал до этого времени генерала Розанова от отдачи боевых распоряжений, пока наконец он под чьим-то посторонним [давлением] в мое отсутствие со своей квартиры не отдал приказание Томивке о наступление на Гайду. Узнав от генерала Чечека о начавшемся наступлении, я отдал распоряжение о прекращении этого наступления, но генерал Розанов, услышав о прекращении артиллерийской стрельбы через Бабича, отдал снова распоряжение о наступлении. После чего остановить его уже не удалось и мне оставалось только употребить все усилия к спасению жизней участников и организаторов восстания, что мне и удалось сделать.

После этого восстания генерал Розанов поставил мне в вину безучастное отношение к подавлению восстания, слишком большую заботу об участи участников, вставлении слова «существующего» (правительства) в текст подписки Гайды и другие факты, заставившие его подозревать в соучастии и в сочувствии восстанию. Причем в присутствии генерал-квартирмейстера Смирнова заявил, что он отдает меня под суд. Но после моего заявления, что я буду очень рад этому и что это дает мне возможность разоблачить его преступления, ограничился предписанием выехать в 3-дневный срок из Владивостока и отчислением из резервов приказом от 19-го ноября, прилагаемом к протоколу.

Перед отъездом из Владивостока я условился с генералом Чечеком работать совместно над прекращением Гражданской войны на территории Сибири, в частности путем нейтрализации района, занятого чеховойсками, и в направлении сохранения сибирской магистрали; при сношении между нами по этим вопросам и должен был служить отобранный у меня при аресте шифр (предъявлено два листка, заполненные шифрами под номерами 1 и 2), взятая при мне же телеграмма на 3-х листках (предъявляется шифрованная телеграмма, помеченная под № 3 А, В, С) является телеграммой Чечека ко мне, и подписаны они псевдонимом; начало ее зашифровано шифром чешского коменданта станции Иркутск, на адрес которого она для меня послана. Начало это содержит просьбу о передаче мне этой телеграммы, дальнейший текст которой зашифрован уже по ключу, помеченному вами за №№ 1 и 2. Текст расшифрован мною на предъявляемом вами взятом при мне листке, занумерованным под № 4. Письмо ген[ерала] Чечека, занумерованное вами под № 5, и также взято при мне, является препроводительным письмом Чечека к шифру, полученному мною на вокзале при отъезде из Владивостока. Записка за № 6 также принадлежит мне и взята у меня при задержании.

В Иркутск я приехал 12–13 декабря истекшего года и с первых же дней начал работу условленную с Чечеком; с этой целью виделся с рядом лиц, принадлежащих к чеховойску: с генерал-квартирмейстером Гробчиком, его «правой рукой», поручиком Губом и другими; пытался завязать связи с местным офицерством, но сочувствия не встречал, сталкиваясь с инертностью и страхом с их стороны.

Когда началось восстание в Черемхове и затем в Глазкове, вел сношения с чехами с одной стороны и с Н.С. Калашниковым с целью обеспечения нейтралитета не сочувствовавших союзников, главным образом японцев, и обеспечения помощи восставшим со стороны чеховойск, и, таким образом, работал положительно в пользу восстания, происходившего под руководством Политического центра… В частности, я осведомлял Калашникова о положении дел на Забайкалье, препятствовавшем Семенову направлять сюда значительные силы, и давал Калашникову различные советы. Цуриков был задержан вместе со мной. Оба мы были арестованы, явившись добровольно в Политический центр с предложением своих услуг как специалистов, и так как из моих слов явствовало, что я был ранее начальником штаба Розанова, а Цуриков, после ухода моего оттуда, был временно начальником осведомительного отдела того же штаба, то, по-видимому, по этим причинам мы и были оба задержаны по приказу уполномоченного центра.