Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Георгий Катанаев . 15-го марта 1920 г., г. Иркутск.

Верно, секретарь Т. Евстратов.

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 96–96 об. (Машинопись, копия.)

Документ № 12

г. Иркутск, 11 января 1920 г.

Протокол допроса задержанного в связи с переворотом 4–5 января 1920 г.

Александра Дмитриевича Сыромятникова, штатного преподавателя военной Академии Генерального штаба

Января 11-го дня 1920 г. я, нижеподписавшийся председатель Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, при участии члена комиссии В.П. Денике, в помещении Иркутской губернской тюрьмы, произвел опрос названного выше Александра Дмитриевича Сыромятникова, причем на предложенные вопросы последний отвечал:

Я, Александр Дмитриевич Сыромятников, штатный преподаватель Академии Генерального штаба, 33-х лет; с сентября 1919 г. я состоял и[сполняющим] об[язанности] начальника штаба Приамурского военного округа и отчислен в резерв чинов приказом командующего войсками округа Розанова от 19-го ноября 1919 г.

За время моего пребывания на этой должности командующим войсками был все время генерал Розанов; после свержения советской власти в Поволжье, по образованию Комитета членов Учредительного собрания, я занял должность начальника оперативного отдела в военном министерстве комитета. Затем, по образованию Директории, был назначен 1-м генерал-квартирмейстером и затем оставался при генерале Болдыреве до свержения Директории и образования власти Верховного правителя. Оставался короткое время – две, три недели – и при Верховном правителе. Но у[видев], что политика новой власти идет по курсу монархии, я подал в отставку, заявив, что ввиду полного расхождения с принятым курсом политики внутренней и внешней дальнейшую совместную службу с начальником штаба Лебедевым считаю невозможной; это было сделано в присутствии министра внутренних дел Гаттенбергера, и подан был непосредственно Верховному правителю в его же присутствии соответствующий рапорт; отставка, после некоторых колебаний, Верховным правителем была принята, согласно моей просьбы я был возвращен в Академию Генерального штаба в качестве штатного преподавателя, почему и приехал в Томск.

Между отставкой от должности генерал-квартирмейстера произошло в Омске декабрьское восстание, и после него была попытка со стороны командующего войсками Матковского, по неизвестной для меня причине, арестовать меня. Был уже подписан ордер на арест, хотя никакого участия в восстании я не принимал, и только потому, что я обратился к ряду представителей власти, когда о существовании ордера мне стало известно, и они употребили со своей стороны усилия к отмене ордера – арест произведен не был и мне удалось уехать в Академию.

В Академии чувствовалось, что продолжаются по отношению ко мне преследования, и даже подымался, под давлением начальника штаба Лебедева и самого Верховного правителя, вопрос о моем отчислении из Академии и исключении из состава конференции Академии. В период выпускных экзаменов, приблизительно в мае 1919 г., была получена в Академии телеграмма военного министра Степанова о командировании меня начальником штаба к генералу Розанову, бывшему тогда уполномоченному Верховного правителя по Енисейской губернии. Зная генерала Розанова, я принимал все меры, чтобы эта командировка была отменена, но мне было на это заявлено, что она носит характер боевого приказа; когда Розанов был назначен во Владивостоке главным начальником Приамурского края и командующим военным Приамурским округом, я еще раз сделал попытку уйти с должности начальника его штаба и вернуться в Академию, но это опять не удалось, и, по приказу непосредственно из Омска, я должен был уехать на Дальний Восток, где и был, как сказано выше, исполняющим] об[язанности] начальника штаба Приамурского военного округа.

Если я ушел в отставку после свержения Директории, так как новый политический курс был для меня не приемлем, и все-таки подчинился приказу о назначении меня начальником штаба при Розанове, то объясняется это тем, что назначение носило характер именно боевого приказа, неподчинение которому грозило военно-полевым судом, и, оставаясь в этой должности в Красноярске и Владивостоке, я ставил себе целью свести к минимуму все то зло, которое приносил и мог приносить ген[ерал] Розанов, что мне и удавалось в размере, в каком это позволяла малоправная должность начальника штаба.

В обязанности начальника штаба входит руководство контрразведкой и агентурой при штабе округа при непосредственном подчинении начальника контрразведки начальнику штаба, затем составление оперативных планов, донесений и сводок. Наконец руководство военно-хозяйственными, инспекторскими и т. п. функциями. Руководство контрразведкой было фактически изъято из моего ведения с первых же дней моей службы, как в Красноярске, так и во Владивостоке, и все было подчинено в Красноярске, а затем и во Владивостоке капитану Нестору Александровичу Крашенинникову, который во Владивостоке был начальником личной канцелярии Розанова, а в Красноярске начальником контрразведки.

Эта передача Крашенинникову функций начальника штаба произошла вследствие недоверия ко мне Розанова вообще и в частности после ряда моих протестов против различных актов Розанова и Крашенинникова; уже сейчас же, после приезда в Красноярск, мною было опротестовано существование созданного Розановым института заложников, который по моему настоянию отменен и который до этого приводил к массовому истреблению политических заключенных в порядке личного выбора капитана Крашенинникова по спискам заключенных.

Также по моему настоянию был отменен приказ о расстреле без суда и о сжигании селений жителей, которые подозревались в поддержке красных; также мне удалось спасти красноярских заключенных (политических), которых Розановым и Крашенинниковым предполагалось посадить на баржу для отправки в Туруханский край и по дороге затопить, симулируя катастрофу. Только угроза не остановиться перед разоблачением этого плана с моей стороны не допустила осуществление этого преступного замысла; не удалось, однако, настоять на том, чтобы убран был заложенный «на случай восстания в тюрьме» динамит под зданием тюрьмы для взрыва тюрьмы; не знаю, изъят ли был этот динамит после моего протеста.

Мною был далее предупрежден арест и ликвидация Евг[ения] Евгеньевича] Колосова, которого Розанов и Крашенинников предполагали захватить для убийства его как агитировавшего среди чехов за невмешательство во внутренние дела России; было выяснено местожительство Колосова, и только по моему протесту мысль о его ликвидации была оставлена.