Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Подсудимый А.П. Морозов, исполняя обязанности министра юстиции, старался оградить население от насилия военных властей, принимая все зависящие от него меры для предания суду виновных. «Все, кто меня знает, – заверял он, – могут удостоверить, что я никогда кровожадным зверем не был». По его словам, разработанный закон о смертной казни за превышение власти, бездействие и за дезертирство распространялся не на трудовые массы, а на военных лиц, буржуазию и торговых промышленников, не желавших воевать с советскими войсками.

«Все законопроекты министерства юстиции разрабатывались первым департаментом, которым ведал не я, – отчитывался Александр Павлович о своей деятельности за период с 4 ноября 1918 г. по 30 ноября 1919 г. – При Старынкевиче ведал он сам, а при Тельберге ведал второй товарищ министра юстиции. Все законопроекты проходили через юрисконсультскую часть, затем через Совет министров, и мне, уже перед заседанием Совета министров, преподносилось готовое заключение, одобренное министерством юстиции» [475].

Благодарный судьбе за правильно принятое решение остаться в советской России и возможность предстать перед судом, П.И. Преображенский показал, что он принял пост министра народного просвещения в мае 1919 г. Свое участие в законопроекте о смертной казни объяснял занимаемым положением в кабинете министров, т. к. «от министерства народного просвещения […] никаких заключений не требовалось, поэтому ни по одному из обсуждавшихся на заседаниях Совета министров юридических вопросов не выступал из-за «совершенного незнания».

Одобрение расходов на борьбу с большевизмом Павел Иванович относил к «обязанности проводить линию […] определенной борьбы с советской властью. Это была борьба, но в совершенно определенных […] рамках». Он утверждал, что со стороны министерства народного просвещения не было ни одного факта преследования кого бы то ни было за принадлежность к партии большевиков. Наоборот, существовал ряд доказательств, когда педагоги, уволенные или арестованные за принадлежность к этой партии, получали не только защиту от министерства, но и соответствующие назначения, потому что были «безукоризненными людьми и работниками» [476].

Товарища министра путей сообщений А.Н. Ларионова в состав правительства привело два обстоятельства: во-первых, доверие, оказанное ему делегатами съезда рабочих и служащих Владикавказской железной дороги, а также съезда Советов этой же дороги в 1905 и 1907 гг., во-вторых, стремление к улучшению государственного строя и «увеличению радости человеческой жизни». Ведь на «скелете рельсовой колеи» для него открывалось широкое поприще для «созидания транспорта».

К успешной деятельности Ларионова следует отнести создание хозяйства железной дороги с налаженным и укомплектованным аппаратом управления, восстановление снабжения комплектующими деталями и рельсами, для чего было организовано агентство «Путиметалл» и проведено специалистами обследование всех металлургических и металлических заводов Урала и Сибири с целью их использования для массового удовлетворения нужд дорог. Кроме того, был внедрен новый способ производства дымогарных труб на Шатанском и бондажей на Мотовилохинском заводах; изобретен новый вагон (совмещавший крытый вагон и вагон-платформу), установлен принцип правильного распределения перевозочных средств при массовом перегоне подвижного состава, существенно сокращена продолжительность простоя паровозов при ремонте (с 250 дней в 1918 г. до 42 дней в 1919 г.); урегулировано правовое положение железной дороги; выделены миллионные ссуды обществам потребителей дороги, и произведена закладка огромных складов с грузами. По оценке подсудимого, вся эта работа проходила под руководством «знатока… таланта в железнодорожном деле» – Л.А. Устругова, в сплоченном общими интересами трудовом коллективе министерства.

О том, что происходило в Иркутске в октябре и ноябре 1919 г., Ларионов не имел понятия, находясь в это время в разъездах. Впервые доступ на закрытые заседания Совета министров получил 23 декабря 1919 г., когда из-за небезопасной обстановки на улицах Иркутска Совет министров выделил из себя рабочее бюро-тройку, вменив ему в обязанность быть в курсе всех политических и военных событий, а если будет необходимость, то и взять на себя ответственность за принимаемые решения.

В состав «тройки» вошел и Ларионов, как «случайно выбранный товарищ министра одного из важнейших ведомств». Алексей Николаевич отмечал: «На нас лежала забота о тех, кто был сзади нас, об этой отступающей армии, которой надо было так или иначе помочь в ее трудном положении, о тех, кто вместе с этой армией, в многочисленных эшелонах, отступал […] на нас нападали, и мы были в состоянии самозащиты». Выход в подобной обстановке Ларионову виделся в создании буферного государства, объединившего бы все политические группировки для прекращения братоубийственной войны. В последние дни существования колчаковской власти подсудимый организовал срочную перевозку угля в Ачинск и Красноярск, хлеба – черемховским рабочим, перевел более 13 миллионов рублей на выплату зарплаты рабочим и служащим.

Свою непричастность к «большой политике» Ларионов доказывал структурой управления верховной власти: «Непосредственно при Верховном правителе и Верховном главнокомандующем находился его Совет, состоящий из председателя Совета министров, министров иностранных дел, финансов, внутренних дел, военного и начальника штаба […] Далее шел Совет министров, возглавляющий отрасли гражданского управления, а из гражданского управления – те отрасли, которые ему были подведомственны. Затем большой Совет выделял из себя малый Совет, состоявший из товарищей министров, причем этому Совету были подведомственны вопросы только второстепенного значения, только те, по которым уже имеются принципиальные решения и формальные согласия глав соответствующих ведомств […] членов малого Совета – товарищей министров не допускали в закрытые заседания, где обсуждались вопросы важные и выслушивалась информация о ходе как военной жизни, так и внутренней».

Подсудимый указывал, что военное командование сосредоточивалось в Ставке Верховного главнокомандующего, которому подчинялись фронт и тыл по оперативным и военно-политическим вопросам. Все приказы и способы ведения войны исходили из Ставки, а на театре военных действий существовал закон полевого управления, когда военные начальники были наделены огромными полномочиями, и гражданская власть против этого ничего не могла поделать.

А.Н. Ларионов не соглашался с утверждением обвинителя Гойхбарга, что сибирские железные дороги находились в руках союзных войск. Наоборот, заручившись согласием иностранцев, Россия получила чрезвычайно ценное имущество. В частности, большое количество паровозов, вагонов и «декаподов», задержанных в Америке после заключения Брестского мира. В целях защиты железнодорожников Алексей Николаевич вменил в обязанность линейным агентам дорог немедленно сообщать о случаях проявления насилия по отношению к рабочим и служащим. Обобщенный «синодикт» по всем подобным эксцессам был им оглашен на пленуме Совета министров. В итоге Комитет законности и порядка издал циркуляр, потребовав от военных чинов оградить железнодорожников от незаконных арестов и передавать виновных следственной власти [477].