Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Первое – участие подсудимых Шумиловского, Грацианова, Морозова, Степаненко, Краснова и Преображенского в принятии решения Совета министров об отпуске Национальному чехословацкому совету 37 миллионов рублей на оплату военного снаряжения и жалованья, а также их присутствие на заседании, где слушалось сообщение управляющего делами министерства иностранных дел И.И. Сукина о телеграмме французского и английского правительств с обещанием «всемерной поддержки», о переговорах со штабом «славянских войск» для «склонения» тех на сторону Колчака.

Второе направление – на основании телеграмм поверенного министерства иностранных дел В.А. Маклакова от 23 августа 1919 г., посла и члена ЦК группы «Единство» В.Д. Набокова, посла в Париже князя Г.Е. Львова подсудимые Клафтон и Жуковский обвинялись в получении из-за границы указаний по изменению тактики бюро печати в Омске, в предоставлении Маклакову ежемесячного кредита, а также в организации «агитации» за границей.

Постановление Совета министров от 28 ноября 1919 г. о контактах с японским военным командованием, обращение Временного Сибирского правительства в конце октября 1918 г. к эмиру Бухарскому («Русская национальная армия, – гласило обращение, – освободила от большевистских насильников половину российского государства, а именно: всю Сибирь, Кавказ, юг и север и западные губернии европейской России. Весь мир помогает нам, и мы глубоко верим, что население Бухары не поддастся учению большевиков, нарушающих учение священного Корана») [508]использованы обвинением в качестве наглядной иллюстрации «изменнической политики сибирских социал-патриотов», «спекуляции именем социалиста» и приверженности к «сложившейся практике» постоянного призыва иностранных вооруженных сил для помощи в подавлении большевиков.

В опровержение разъяснения Шумиловского о позиции правительства во взаимоотношениях с Японией Гойхбарг зачитал с десяток телеграмм по прямому проводу, где говорилось о «неприязненно настроенных чехах и необходимости примирительного тона через японцев», «уверенности в посылке японских войск», «ведении переговоров с Семеновым и намечающихся лицах определенно японской ориентации» [509].

Попытка подсудимого Краснова разъяснить, что вопросами внешней политики ведал Совет Верховного правителя, образованный в ноябре 1919 г., включавший в себя строго определенных лиц – Колчака, председателя Совета министров, министров иностранных и внутренних дел, военного и финансов, а также управляющего делами (Верховная палата), в расчет принята не была. Как, впрочем, и сложность военной обстановки в те дни, отмеченная Червен-Водали, «когда Совет министров был совершенно оторван от Верховного правителя и вопросы не могли быть разрешены в обычном порядке» [510].

Домыслы обвинения, посчитавшего оплату расходов американского Красного Креста Советом министров «возмещением расходов Красного Креста известной стороне, произведенные ею на снабжение армии», разрушил на пятом заседании трибунала А.А. Червен-Водали. Он заявил: «Был представлен расчет по содержанию омских, иркутских и др. лазаретов на фронте в сумме значительно большей, чем 10 млн. руб. Я знал лично, что здесь, в Омске, содержался американский Красный Крест в большом здании загородного сельскохозяйственного училища, лазарет с 2500 койками, и меня совершенно не удивила цифра расходов […] в протоколе было оговорено, – белье выдается больным, платье детское – детям и пища для больных» [511].

Обвинительный пункт об «организации расхищения достояния трудового народа России» ограничился допросами Шумиловского, Преображенского, Хроновского, Краснова и Ларионова. И если Леонид Иванович Шумиловский обвинялся в провозглашении П.В. Вологодского почетным гражданином Сибири и назначении ему «особой пенсии, как основоположнику и продолжателю борьбы с большевистским населением», то профессор Преображенский – в успешных геолого-минералогических изысканиях, принесших государству 32 тысячи пудов золота, а Хроновский – в участии на заседаниях Совета министров и в исправлении служебных обязанностей управляющего Казенной палатой и директора международного банка [512].

Из рассказа Краснова выяснилось, что никто из членов правительства не предполагал оказаться в положении эмигранта, а учреждение банка в Америке – стремление привлечь капитальные вложения вкладчиков минуя иностранных посредников. Деятельность же Омского Военно-промышленного комитета (многомиллионная задолженность, раздача огромных сумм частным учреждениям, практиковавшиеся срывы в исполнении государственных заказов) была предметом специальной ревизии сенатора А.К. Висковатова [513].

А.Н. Ларионов показывал, что, выполняя работу по вывозке подвижного железнодорожного состава на восток, он не знал о масштабах голода в европейской части России. В свою очередь, ему неоднократно приходилось отдавать директивы, пресекавшие бессмысленные разрушения, но они не всегда удовлетворялись отступавшими войсками. Единственным мотивом его ходатайства о награждении железнодорожников Уральского района в размере 3 миллионов рублей было желание отблагодарить людей, «работавших сверх всяких сил так, как требовал их долг в данный момент, они сохранили имущество страны и жизни, которые были им доверены, и потому их надо было вознаградить» [514].

Опровержение факта участия в преднамеренных разрушениях Уфимского, Пермского и Омского мостов (в ответ Гойхбаргу, рассказавшему о нелицеприятных выражениях рабочих, восстанавливавших переправы) носило нескрываемый сарказм: «Если рабочие работали без сапог в студеной воде, то, конечно, такая работа неизмеримо труднее, чем если бы они работали в хороших сапогах, и если бы не примитивные приспособления, то работа не казалась бы такой трудной» [515].

Обвинение в «организации системы массовых и групповых убийств трудового населения» подкреплялось свидетельскими показаниями генерала А.Ф. Матковского, подполковника П.М. Рубцова и А.Д. Сыромятникова, а также телеграммами на имя Розанова (в них говорилось о расстреле 500 из 570 арестованных в Семипалатинской тюрьме и заживо погребенных в Екатеринбургском округе 25 тысячах человек).

Признание Шумиловского о бездеятельности Совета министров по судебному пресечению незаконных и самочинных расстрелов повлекло за собой обоснованный интерес к Комитету законности и порядка. Задачи этой организации разъяснил Малиновский: «Комитет обеспечения законности и порядка исключительно останавливался на рассмотрении приказов всех лиц, применявших исключительное положение, в которые вносилась та или иная закономерность в действия местных властей […] Всякий приказ, изданный на месте, поступал в Комитет по обеспечению законности и порядка и был предметом обсуждения комитета. Если комитет признавал его незаконным или не отвечающим требованиям исключительных положений, то этот приказ немедленно отменялся по телеграфу. В тех же случаях, когда комитет не мог этого сделать в силу своего положения, эти действия были предметом обсуждения правительствующего сената по первому департаменту» [516].