Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Причастность членов колчаковского правительства к попустительству Верховным правителем беззаконий генерала С.Н. Розанова отверг свидетель Сыромятников, отвечая на вопрос защитника Айзина, в чьем непосредственном распоряжении находились отряды генерала: «Гражданским властям безусловно не подчинялись, и скажу, что со стороны Розанова встречался полный протест всего Совета министров. Его поддерживал только Колчак и Пепеляев. Он неоднократно проводил эту мысль, что если бы не Колчак, то его давно бы прикончили […] Он неоднократно […] получал […] телеграммы с предупреждением о необходимости отказаться от тех мер, к которым он прибегал. Были разговоры по прямому проводу, чтобы его распоряжения о сжигании деревень были отменены, но это он, по своей инициативе, сохранил» [517].

При расследовании обстоятельств по фактам и социальным явлениям наблюдалась такая же картина, что и с событиями: обвинение пыталось подтолкнуть свидетелей и обвиняемых к определенным выводам, а если это не удавалось, то «на помощь» приходил А.Г. Гойхбарг. «Самые рельефные» из событий в Сибири 1918–1919 гг. были представлены директором Института советского права в обобщенном варианте на страницах центральной столичной прессы спустя неделю после завершения процесса.

«Эсеровское министерство эсера Дербера […], – писал он, – его приятели Л. Михайлов и Марков подписывают первые «законы» об уничтожении Советов, об отмене национализаций, об отмене всего советского строя. Они приглашают на службу «деловых» людей, из кругов, связанных с промышленностью. Но не социалистам служат «деловые» люди, а наоборот, они терпят социалистов лишь до тех пор, пока они служат их делу. Но вот необходимо создать Восточный фронт для «помощи» союзникам. Нет уверенности, что эсеровские «министры» согласятся на это дело.

И вот наиболее покладистый эсеровский министр Вологодский говорит из Владивостока в Омск: необходимо устранить эсеровских министров Крутовского и Шатилова, необходимо внушить через подходящих людей дерберовскому министру Новоселову всю неуместность его появления в Омске. И через два дня арестованного Новоселова безнаказанно убивает офицер Семенченко, а Крутовского и Шатилова арестовывают по приказу начальника гарнизона […] Но чехи грозят покинуть фронт, если будет взят слишком правый курс, и «деловые» люди, скрепя сердце, соглашаются передать власть опять-таки эсеровской (более правой) Директории […] Менее двух месяцев существует эта Директория.

Появляется на горизонте Колчак, известный монархист и империалист. Эсеры приглашают его на службу к себе. Он идет на фронт, закрепляет связи с монархическим […] офицерством. Возвращается 16 ноября 1918 г., а 17 ноября его приятели, тот же атаман Волков, вкупе с известными извергами и убийцами рабочих атаманами Красильниковым и Катанаевым, арестовывают в числе других Авксентьева и Зензинова, отвозят их в лагерь Красильникова. Министры во главе с неарестованным эсером Вологодским, ввиду «отсутствия власти», избирают Колчака диктатором» [518].

Наиболее важные взаимосвязи получили на процессе следующее освещение. В первую очередь Чрезвычайный революционный трибунал интересовала деятельность и оценка партий. Относительно много времени было потрачено на определение роли местных кадетов. Обвинителя и председателя волновали взаимоотношения между газетой «Сибирская жизнь» и Омским комитетом кадетской партии, рекомендации партии в составлении секретного циркуляра о «беспощадном истреблении красных» [519].

Найденное при обыске у Червен-Водали обращение главнокомандующего по Москве и Московской губернии с призывом бороться с большевиками послужило неоспоримым поводом для обвинения подсудимого в прямом соучастии в изменении тактики Национального центра, к взрывам бомб на заседаниях Московского комитета РКП(б) в сентябре 1919 г., на московских артиллерийских складах в мае 1920 г., а также к переводу за границу колчаковским правительством 1 миллиарда рублей.

Вывод, который неоднократно звучал в зале трибунала, был уже не нов: причиной «беспримерных, не рассмотренных никем в другом месте преступлений» являлось решение «кучки капиталистов, банкиров, помещиков России и главной защитницы их интересов – партии Народной свободы» встать на враждебную советской власти платформу. Правда, доказательством преднамеренной «распродажи» родины подсудимыми кадетами почему-то послужили переговоры члена ЦК партии И.В. Гессена с «монархическими элементами» Германии, а также «продажа» царским дипломатом Н.А. Кудашевым русских судов в Китае [520].

Но основной удар обвинения был направлен на партии эсеров и меньшевиков. А.Г. Гойхбаргу страстно хотелось доказать «продажность» социалистов, их альянс с кадетами и реакционными кругами. Как козырную карту обвинитель предъявил на четвертом заседании групповую фотографию, где Л.И. Шумиловский (бывший меньшевик) снят среди членов Временного Сибирского правительства. Его интересовало: почему тот находится над И. Михайловым, среди двух известных лиц, а в центре снимка – почетный гражданин Сибири П.В. Вологодский? Объяснения подсудимого, что так решил фотограф, в расчет приняты не были. Для Гойхбарга все было ясно, и он пытался убедить в этом суд – это одна «шайка преступников, бунтовщически восставшая в личных и групповых интересах» [521].

Самым большим «везением» в деле изобличения социалистических партий стали показания С.М. Третьяка о разговоре с министром юстиции С.С. Старынкевичем. Разговор происходил в конце ноября 1918 г., когда у Верховного правителя расстроились отношения с Национальным чехословацким советом, а в Чите атаман Г.М. Семенов намеревался объявить «самостоятельность». В таких условиях единственный выход для смягчения накалившейся обстановки Старынкевич видел в сохранении представителей социал-революционной партии в составе правительства в качестве «демократического фигового листочка» [522].

Этот образ Гойхбарг использовал многократно и с удовольствием, вколачивая его в умы своих слушателей: «Они стояли довольно невинно, в первобытном невинном виде, и чтобы прикрыть свою наготу […] выдвинули социалистический и демократический фиговый листок […] этот листок им был нужен, пока не было вооружения и пока не было военных людей…» [523]

Весь смысл внутрипартийной борьбы в Сибири в 1917–1920 гг. сводился, по мысли обвинителя, к следующей схеме. «Фиговый листок» сыграл решающую роль в выдвижении на первый план правительств эсеров и меньшевиков, провозгласивших своим лозунгом демократию и любовь к родине. Эти «промежуточные партии» принимали к себе на службу целый ряд лиц, назначенных в состав Административного совета. В действительности же оказалось, что подсудимые прокладывали дорогу для военных сил и атамановщины. Уничтожив декреты советской власти в Сибири, издав свои первые законы, они способствовали появлению А.В. Колчака и его преемников. Сгруппировав аппарат, «промежуточные партии» начали постепенно сбрасывать «фиговый листок», для начала «сплавив» двух видных эсеров Авксентьева и Зензинова, а затем разогнали Директорию. Для обвинения основной вывод очевиден, и в своей заключительной речи А.Г. Гойхбарг его провозгласил: ревтрибунал – «орган политической борьбы… политически умерщвляющий партии». Этот судебный процесс уничтожил все партии в Сибири [524].