Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

За упорное неповиновение приказам начальства, усугубленное неумелыми военными действиями, приведшими к многочисленным потерям, любого другого военачальника, наверное, отстранили бы от должности, а может быть, отправили в отставку; во всяком случае, наказали. У Михаила Григорьевича, однако, пока еще в Петербурге были покровители, включая самого военного министра, да и Государь к нему явно благоволил. Докладывая Императору соответствующий рапорт Черняева, Милютин акцентировал внимание на малочисленности войск Новококандской линии и на мерах по ее укреплению. Полторацкий слал своему другу успокоительные письма, сообщая, что «ташкентское дело» не произвело «особенно дурного впечатления».

Спустя много лет, когда Дмитрий Алексеевич Милютин писал свои мемуары, он назвал причину, по какой он потакал своеволию местных военных деятелей:

«Мне случалось слышать упреки: почему подобные самовольные действия местных второстепенных начальников проходят безнаказанно? Признавая в этих упреках некоторую долю основательности, я был, однако, убежден в необходимости большой осторожности в подобных случаях. Требуя от местных начальников соблюдения по возможности даваемых им инструкций и указаний, я вместе с тем находил вредным лишать их вовсе собственной инициативы.

Бывают случаи, когда начальник должен брать под свою ответственность предприятие, которое в заранее составленной программе не могло быть предусмотрено. Дело в том, конечно, чтобы подобные отступления от программы в частностях не противоречили общей цели и действительно оправдывались необходимостью» [110].

Создается впечатление, будто существовал своего рода молчаливый сговор Императора и военного министра против министра иностранных дел. Судя по всему, взгляды Александра II и Д.А. Милютина на колониальную экспансию совпадали, но противоречили взглядам А.М. Горчакова на тот же предмет. Император, несомненно, тяжело переживал поражение России в Крымской войне и искал возможности повысить авторитет своей страны, доказать миру, что Россия остается в числе великих держав.

Подход Милютина был менее эмоциональным и значительно более прагматичным. Он понимал, что слабые во всех отношениях среднеазиатские ханства не имеют шанса сохранить независимость – рано или поздно они должны были попасть в сферу влияния или стать колониями либо Англии, либо России. Так зачем же отдавать их Англии? Милютин был человеком военным и понимал стратегическую ценность Средней Азии как плацдарма, приближенного к самой главной колонии Великобритании – Индии. Это означало необходимость перенести границу Российской империи как можно ближе к Индии. Такую угрозу англичане сознавали и оттого очень нервничали. Милютин был еще и человеком современным, то есть понимал экономическую ценность среднеазиатских оазисов, месторождений полезных ископаемых и т. д. Он понимал, насколько неразумно проводить новую российскую границу по местам пустынным, неплодородным, оставляя англичанам цветущие оазисы.

Именно поэтому и Государь, и Милютин не только сочувствовали, но и покровительствовали чрезмерно инициативному и неуправляемому генералу Черняеву, поскольку он реализовывал их невысказанный замысел.

Князь А.М. Горчаков был министром иностранных дел, а не военных, то есть ответственным политиком, который самой главной задачей считает создание и сохранение мирных условий развития своей страны, устранения военных угроз. Ко всему прочему, в середине 60-х гг. он уже был весьма пожилым человеком, родившимся еще в XVIII в. На 20 лет он был старше Императора и на 18 – Милютина. В таком возрасте накапливается усталость, суета несносна, душа жаждет покоя. Пройдет еще десяток лет, и Государь будет решать внешнеполитические проблемы без него.

Самодеятельность Черняева нарушала план устройства юго-восточной границы России: ни Туркестан, ни Чимкент присоединять к империи первоначально не предполагалось. Поэтому старый план подлежал пересмотру, появилась также необходимость разработать концепцию российской политики в Азии. Соответствующие документы родились в недрах Министерства иностранных дел и, оформленные в виде доклада, были представлены Царю 31 октября 1864 г. Государь доклад утвердил. Ранее намеченная граница от Сырдарьи через Сузак, Чолак-Курган по Каратаускому хребту к Аулие-Ате и Верному была отвергнута, так как проходила по пустыне, что повлекло бы увеличенные расходы на содержание войск; при такой границе пришлось бы оставить уже занятые Туркестан и Чимкент, что произвело бы «невыгодное впечатление». У старой границы обнаружились и другие недостатки: она «не дозволяла бы прочной колонизации, необходимой для устройства благоденствия края» (слишком мало оказалось земли, годной для переселенцев); «торговые пути для прямых сношений с Кокандом и Кашгаром не имели бы достаточного основания», эвакуация Туркестана и Чимкента не «смогла бы успокоить Европу». Занятые в 1864 г. среднеазиатские города, как и район озера Иссык-Куль, было решено закрепить за Россией, однако категорически отвергалась целесообразность овладения Ташкентом, ибо это вовлекло бы империю во все среднеазиатские «смуты» и «не положило бы предела нашему движению в глубь Средней Азии» [111]. Овладение Ташкентом, по мнению авторов доклада, повлекло бы цепь нежелательных и даже опасных последствий. В основном страхи были придуманными с целью запугать впечатлительного Государя и отвратить от дальнейшей экспансии.

На основании доклада, предназначенного для «внутреннего употребления», была сформулирована концепция восточной политики России; Министерство иностранных дел обнародовало ее как циркулярную ноту, разосланную по российским посольствам за рубежом. По решительной тональности чувствовалось, что в сочинении этого циркуляра участвовал военный министр. «Положение России в Средней Азии, – говорилось в ноте, – одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными. Оно начинает прежде всего с обуздания набегов и грабительств. Дабы положить им предел, оно бывает вынуждено привести соседние народцы к более или менее близкому подчинению. По достижении этого результата эти последние приобретают более спокойные привычки, но, в свою очередь, они подвергаются нападениям более отдаленных племен. Государство обязано защищать их от этих грабительств и наказывать тех, кто их совершает.» Циркуляр убеждал читателя, что русский Царь расширяет свои владения не ради самого расширения, а для того, чтобы «утвердить в них власть свою на прочных основаниях, обеспечить их безопасность и развить в них общественное устройство, торговлю, благосостояние и цивилизацию». В заключение Горчаков (циркуляр был подписан им) уверял, что Россия дальше Чимкента не пойдет [112].