Вальтер Скотт - Дева озера

И вереск по углам лежал,

Другим охотникам досель

Не раз служивший как постель.

Но в муках гостя виноват

Не трав душистых аромат,

Не от девичьих вовсе чар

В его груди теперь пожар.

В тревожном сне пред ним встает

Картина бедствий и невзгод.

И мнится - конь погиб давно,

И в челноке пробито дно,

Вконец разгромлены войска

И знамя сорвано с древка.

А то - да не предстанет мне,

Виденье страшное вдвойне

Картина молодых годов,

И вновь он верить всем готов;

Вот он среди друзей опять,

Готовых вновь его предать.

Они, как прежде, входят в сны,

Мертвы, коварны, холодны,

Хоть с виду рад тебе любой,

Как будто был вчера с тобой.

И он решить не в силах сам,

Усталым верить ли глазам

Иль, может, сон недобрый сей

Грядущих знаменье скорбей?

34

Ему привиделось потом,

Что с Элен бродит он вдвоем

И шепчет ей любви слова,

И внемлет девушка сперва,

А он ей руку жмет слегка,

Но холодна ее рука.

Тут призрак свой меняет вид

И в шлеме перед ним стоит:

Глаза горят, и грозен лик,

Он весь в морщинах, как старик,

Но рыцарь видит лишь одно

Он сходен с Элен все равно.

Проснувшись, рыцарь стал опять

Свое виденье призывать.

Поленья, тлевшие в печи,

Бросали тусклые лучи;

Их отблеском озарена,

Добыча дикая видна,

И рыцарь беспокойный взор

К мечу булатному простер.

Был различить не в силах он

Где сон, где явь, где явь, где сон,

И поднялся, а из окна

Глядела полная луна.

35

Шиповник посреди ракит

Свой щедрый аромат струит,

Дарят березы небесам

Благоуханный свой бальзам,

Луна свой свет неверный льет

На лоно опочивших вод.

Кому могла бы быть страшна

Столь благостная тишина?

А рыцарь все глядит во тьму,

Себе не веря самому.

"Зачем покоя не дает

Мне изгнанный навеки род?

Зачем на дне девичьих глаз

Мне виден Дуглас всякий раз?

Зачем, увидев добрый меч,

Я с Дугласом робею встреч?

Зачем, когда я вижу сон,

Опять в нем Дуглас? Всюду он.

Довольно! Полно грезить мне!

Враг не сдается и во сне.

Так помолиться мне пора

И отдохнуть хоть до утра".

И вот, молитву сотворив

И небесам себя вручив,

Он, позабывши о былом,

Спит непробудным дальше сном,

Пока косач начало дню

Не возгласит на Бенвеню,

Песнь вторая

ОСТРОВ

1

С утра расправил тетерев крыла,

И коноплянка бойкая поет,

Природа радость жизни обрела,

Благословляя солнечный восход;

Вдаль незнакомец в челноке плывет,

И старца Аллен-Бейна седина

Склонилась поутру над лоном вод

Печальная мелодия слышна,

И с арфой севера сплетается она.

2

ПЕСНЯ

Как от весла короткий след

Уходит навсегда,

Как не останется примет

Того, что отражала свет

Озерная вода,

Сотрется в памяти людской

Былая радость и покой,

Ступай же, странник, путь далек,

И позабудь про наш островок.

Ты будешь первым средь вельмож

И впереди в бою,

И на охоту ты пойдешь,

И будет летний день хорош

И скрасит жизнь твою.

Владей оружием своим

И будь женой своей любим,

И все равно на долгий срок

Память удержит наш островок.

3

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПЕСНИ

А если счастья не сулит

Блаженный, теплый юг,

И если твой печален вид,

И нет спасенья от обид,

И ты вздыхаешь вдруг,

И ты узнать желаешь, где

Сумеют пособить беде,

Хоть будешь ты от нас далек,

Все же припомни наш островок.

А если грянет череда

Несчастий и невзгод,

И для тебя придут года

Забот и тягот, и беда

Тебя подстережет,

О доле не скорби своей,

Неверных не ищи друзей.

Пусть будет жребий твой жесток,

Тебя приютит наш островок.

4

В тот миг, когда умолк певец,

Причалил к берегу пришлец,

Но прежде чем пуститься в путь,

Он поспешил назад взглянуть

И различил издалека

Как лунь седого старика.

Тот с арфою сидел своей

В тени поникнувших ветвей.

Настроясь на певучий лад,

Он устремил на небо взгляд,

Чтобы от солнечных лучей

Душа пылала горячей.

Казалось, только струны тронь,

И пробудится в них огонь;

Старик затих - он ждал, как ждут,

Пока решенье скажет суд,

И ветерок не смел поднять

Седых волос хотя бы прядь,

И жизнь, казалось, в мир иной

Ушла за дрогнувшей струной.

5

Но Элен, подойдя к нему,

Смеется вдруг невесть чему.

Ей любо ль видеть, как свой флот

Красавец селезень ведет,

И хоть спаньель рычит опять,

Не может уток он поймать?

Но кто же этим объяснит

Румяный цвет ее ланит?

О верность, велика ль вина,

Что улыбается она

Тому, кто издали с тоской,

Прощаясь, машет ей рукой?

Коль дамы милые начнут

Вершить над Элен строгий суд,

Пускай тогда укажут нам,

Кто устоял бы здесь из дам.

6

Все медлил он, и до тех пор

Все отводила дева взор;

Когда же гость пустился в путь,

Рукой осмелилась махнуть.

Потом говаривал не раз

Фиц-Джеймс, что сей прощальный час

Ему милее был стократ

Побед турнирных и наград,

Что получать случалось там

Ему из рук прекрасных дам.

Теперь с собаками, пешком,

Охотник за проводником

Идет, спускаясь по холму,

И Элен смотрит вслед ему.

Но чуть он скрылся меж камней,

Как совесть пробудилась в ней.

"Сколь ты тщеславна и пуста,

Твердили совести уста,

Ведь твой бы Малькольм стал навряд

Речь на саксонский строить лад,

А также, преступив обет,

Глядеть другой печально вслед".

"О пробудись, певец, от сна!

Вскричала горестно она.

Дремоту грустную развей,

Я тему арфе дам твоей,

Поникший дух согрею твой

Величье Грэмов ты воспой!"

Но это вымолвив, она

Была немного смущена:

Во всей округе, как на грех,

Был Малькольм Грэм красивей всех.

7

Ударил по струнам старик

Ему был ведом их язык.

И перешел их гордый гнев

В меланхолический напев.

Старик согнулся, говоря:

"Меня ты, Элен, просишь зря,

Ты только мне терзаешь грудь,

Не властен в песнях я ничуть:

Струнами властвует, звеня,

Тот, кто стократ сильней меня;

В восторге я коснулся их,

Но звук безрадостен и тих,

И марш победный обращен

В надгробный плач, в протяжный стон.

О, счастлив буду я вполне,

Коль смерть сулит он только мне!

Есть слух, что арфы этой глас

В дни наших дедов смертный час

Владельцу своему предрек.

О, пусть меня настигнет рок!

8

Вот так же ей пришлось рыдать,

Когда твоя кончалась мать

Хотел извлечь я из струны

Напевы гневные войны,

Любви желал воздать сполна,

Но непокорная струна,

На все ответствуя одним

Стенаньем горестным своим,

Парадный оглашала зал,

Хоть Дуглас бед еще не знал.