Олег Помозов - День освобождения Сибири

Мазурин во время начала чехословацкого мятежа находился в Красноярске, оттуда он сразу же отбыл в Мариинск с поручением от Енисейского исполкома заключить с восставшими легионерами перемирие хотя бы на несколько дней. Однако переговоры с капитаном Кадлецом — вождём повстанцев — ни к чему положительному для большевиков не привели, и Николай Владимирович тем же следом выехал из Мариинска в Томск для того, чтобы в губернском центре срочно организовать отряд красных железнодорожников и направить их на борьбу с мятежниками. Отсюда Мазурин 28 мая и проследовал на станцию Тайга, оставил там в распоряжение Лебедева набранную в Томске вооруженную группу железнодорожников, а сам двинулся дальше на анжеро-судженские шахты — формировать дополнительные силы для отпора врагу.

Усилиями томских большевиков в деповском посёлке Тайга очень быстро был восстановлен прежний правовой порядок, а зачинщиков протестного движения против советской власти арестовали и отправили под конвоем в Томск. После этого красные военспецы приступили к основной своей задаче — к организации прочной линии обороны на главной узловой станции Томской железной дороги. На запад в направлении полустанка Яшкино в качестве боевого авангарда или, так скажем, железнодорожного блокпоста выдвинулась из Тайги небольшая группа разведчиков под командованием левого эсера В. Буренина, а также подразделение воинов интернационалистов во главе с венгром И. Силади. Кстати, точно такой же заградительный отряд под началом ещё одного левого эсера — П. Хорхорина — Советы выдвинули из Томска в район посёлка Самусь, в устье Томи, для того, чтобы воспрепятствовать возможному продвижению чехословаков от Новониколаевска к Томску речным путём.

Теперь, уже непосредственно переходя к томским событиям, необходимо ещё раз подчеркнуть, что и губерния, и сам её центр, по замыслам организаторов планировавшегося всесибирского эсеро-белогвардейского мятежа, должны были стать в авангарде процесса по захвату власти, а затем — основной базой для дальнейшего наступления на Сибирь. Однако преждевременное выступление легионеров Чехословацкого корпуса буквально за один день спутало все прежние планы, и в этой обстановке перед томскими подпольщиками встала задача — срочно внести необходимые коррективы, соответствующие создавшемуся положению прямо, что называется, по ходу пьесы.

И надо сказать, что для принятия такого рода вынужденных и срочных решений очень кстати представился как раз и вполне удобный случай. Дело в том, что в конце мая в Томск на очередную региональную конференцию планировали собраться руководители сибирского эсеровского антибольшевистского сопротивления. Для участия в ней должны были съехаться что-то около 17 делегатов. Однако ко времени начала выступления чехословацких легионеров на месте оказалось всего, по разным подсчётам, толи 7, толи 9 человек [429], включая трёх членов Западно-Сибирского комиссариата. Ввиду чрезвычайных обстоятельств, совершенно отчётливо при этом понимая, что времени для раскачки у них уже практически не осталось, эсеры решили открыть и провести своё совещание в урезанном составе, то есть тем количеством делегатов, которое имелось на тот момент в Томске; обсудить создавшееся положение и принять ряд конкретных мер по немедленному разворачиванию собственных повстанческих знамён в поддержку чехословацкого мятежа.

В понедельник 27 мая [430]в 9 часов вечера на конспиративной квартире по улице Ярлыковской (теперь Карташова) в доме № 3 собрались все участники экстренного совещания («Сибирская мысль», Томск, от 31 мая 1918 г.), среди которых присутствовало три члена Западно-Сибирского комиссариата Временного правительства автономной Сибири: Павел Михайлов, Борис Марков и Василий Сидоров. Известно также, что в работе этого тайного совещания принимали участие: член Всесибирского краевого комитета ПСР Моисей Фельдман («Голос народа», Томск, за 20 июля

1918 г.) и ещё два представителя от томской губернской организации правых эсеров — П.Г. Лихачёв и некто Орлов («Сибирская мысль», Томск, от 31 мая 1918 г.). Собрание удалось провести почти в полном объёме и рассмотреть на нём несколько очень важных вопросов, и среди них — главный — о восстании. Решено было всем подпольным организациям Западной и Средней Сибири немедленно присоединиться к мятежу Чехословацкого корпуса и оказать тем самым вооруженную поддержку легионерам в их борьбе с советско-большевистской диктатурой. В самом же Томске боевым группам приказали выступить 29 мая, ровно в 7 часов утра («Голос Сибирской армии», № 20 от

29 мая 1919 г.). И вот, когда эсеры уже почти заканчивали своё совещание, к ним неожиданно нагрянули с «визитом» рабочие-красногвардейцы.

О подозрительной вечеринке на Ярлыковской сообщил в штаб Красной гвардии некий почтальон [431]. По указанному им адресу членом красногвардейского штаба молодым и напористым Матвеем Ворожцовым сразу был выслан дежурный наряд, и уже через несколько минут, поскольку штаб-квартира Красной гвардии располагалась [432]всего лишь на расстоянии одного квартала от Ярлыковской, все участники эсеровской сходки оказались задержанными. Как свидетельствуют источники, во время этой операции красногвардейцы конфисковали много важных документов, разоблачавших «коварные замыслы заговорщиков», а также оружие — один пистолет системы «Браунинг» с патронами, — что, видимо, и послужило формальным поводом для задержания эсеров и помещения их в тюрьму, Последнее обстоятельство вызвало конечно же крайнее неудовольствие с их стороны.

Особенно вызывающе вёл себя при аресте, как гласит предание, Павел Михайлов, он всячески стыдил осуществлявших данное мероприятие красногвардейцев, среди которых он узнал тогда некоторых бывших членов ПСР, перешедших к тому времени в стан левых эсеров и ставших лучшими друзьями большевиков. Михайлов призывал своих товарищей по борьбе хорошенько запомнить лица «предателей» для того, чтобы, когда вновь придут к власти «наши», не забыть рассчитаться по всей строгости закона с этими «большевистскими прихвостнями». Вениамин Вегман, современник и, более того, непосредственный участник многих из тех событий, отмечал ещё, что все заговорщики достаточно необычно выглядели тогда при аресте. У большинства из них, в том числе и у П. Михайлова, видимо, по старой, конспиративной привычке, была сбрита почти вся «растительность» на голове и на лице, а у некоторых — даже и брови.

Всех без исключения арестованных — виднейших и известнейших сибирских революционеров — тут же отвели в тюремное отделение на Воскресенской горе («Сибирская мысль», Томск, от 31 мая 1918 г.) и содержали все последующие дни под усиленной охраной. Особенно «повезло» в этом плане трём членам Западно-Сибирского комиссариата [433], которых в отличие от остальных «подвергли сугубой изоляции», распределили по отдельным камерам и у каждой поставили по часовому из числа наиболее сознательных охранников.