Олег Помозов - День освобождения Сибири

На эту дату, как мы уже отмечали, указывал, например, в своих воспоминаниях заместитель председателя Томской губернской земской управы Михаил Рудаков, утверждая, между прочим, что запланированная акция сибирского вооруженного подполья должна была начаться с Кузнецкого уезда Томской губернии, то есть с территории современной Кемеровской области («Сибирская речь» № 31 от 5 июля 1918 г.).

После начала строительства Транссибирской железнодорожной магистрали воротами в Сибирь для многочисленных переселенцев из Центральной России стал Челябинск (прежде эту функцию выполняла Тюмень на гужевом Московском тракте). Для того чтобы отделить переселенческий грузопоток от обычного пассажирского, вблизи станции Челябинск в 1895–1998 гг. была построена, а в 1904–1907 гг. расширена специальная переселенческая ветка с четырьмя подъездными путями и двумя платформами. Здесь же имелись два десятка бараков для переселенцев, больница на 120 коек, специально оборудованная столовая, способная обеспечить горячим питанием до 3 тысяч человек.

А.Х. Клеванский в своей монографии «Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус» (М., 1965. С. 202), опираясь на свидетельство бывшего военнопленного Й. Клюка, указывает именно эту фамилию. Вместе с тем в некоторых работах, посвящённых данной теме, в качестве человека, спровоцировавшего кровавую заварушку, имевшую, как оказалось, очень серьёзные последствия, приводится иногда имя австрийца Франца Мюльнада. Начальник следственной комиссии Челябинска большевик Кольцов в протоколе от 24 мая 1918 г. хотя и не называет фамилию провокатора, но также указывает, что им был всё-таки чех, а не австриец.

В Чехословацком корпусе, после того как он вышел из подчинения Российского правительства (несмотря даже на жесткие требования введённого вскоре французского воинского устава), начали практиковаться панибратские, в хорошем смысле этого слова, отношения между всеми без исключения военнослужащими. Они стали обращаться друг к другу: не господин, не гражданин и даже не товарищ, а… брат. Брат капитан, брат рядовой ну и так далее. Кстати, подобную же форму «неуставных» отношений в период Гражданской войны введёт потом в своём Среднесибирском корпусе областнический генерал Анатолий Николаевич Пепеляев.

Вильям Шекспир. Монолог принца Гамлета. Перевод Б. Пастернака.

Это тот самый капитан Голечек, который переход легионеров через Сибирь, «оккупированную немцами и большевиками», образно назвал «анабазисом». В 1919 г. в Иркутске вышла его книжка на русском языке («Чехословацкие войска в России»), в которой давалось первое масштабное описание всех тех перипетий, о которых мы и ведём сейчас наш рассказ. Вспоминает конечно же Голечек в своей работе и о челябинской конференции, не забывая указать при том, что вполне естественно, и на роль собственной персоны в судьбоносных решениях тех майских дней.

Согласовать данный вопрос с Лондоном и Парижем из Челябинска не составило большого труда, так как консульские структуры бывших российских союзников по Антанте имели в своём распоряжении, в том числе и на территории Сибири, собственное телеграфное сообщение, причём, — в отличие от российского, — даже беспроводное, радиоволновое.

А Троцкий узнал об этом достаточно быстро, поскольку имел на челябинской конференции не только тайных соглядатаев, но даже вроде бы как и своего официального представителя — некоего Садлутского, еврея-эмигранта, в числе многих других таких же, как он, отчаянных парней привезённого Троцким из США в начале 1917 года (http://zarubezhom.com/antigulag.htm.).

И даже здесь нет единства у исследователей (всё тот же опять «глухой телефон»), в одних источниках этот приказ значится под № 358, а в других — под № 377.

«Наздар» по-чешски — привет.

Генерал-майор М.К. Дитерихс во главе передовых частей второй дивизии находился в это время уже во Владивостоке. Штабной вагон генерала, по свидетельству очевидцев, внутри был увешен иконами и другой религиозной атрибутикой; позже, уже после победы антибольшевистского восстания, к ним добавятся ещё и многочисленные монархические символы императорской России.

Томск, кстати сказать, оказался единственным крупным городским центром Сибири, в котором бои с советской властью велись исключительно силами местных подпольщиков, без помощи чехословаков.

Находился в районе современной улицы Вершинина (бывшей Торговой) на территории нынешнего студенческого городка политехнического университета.

Больше всех преуспел в этом плане известный кемеровский историк В.А. Кадейкин, утверждавший в своей работе «Рабочие Сибири в борьбе за власть Советов…» (1966 г.), что 24 мая в Томске начались ни много ни мало, а уже самые настоящие «уличные бои с вышедшими из подполья контрреволюционными бандами».

Вполне могло быть, что подлежавшее изъятию продовольствие вовсе и не являлось излишками, поскольку в монастырях, кроме многочисленной братии, самих монахов и монахинь, имелись ещё и послушники с послушницами, а также приютившиеся странники и нищие, а в женском монастыре — так ещё и целый общежитский дом (дом трудолюбия) для девочек-сирот. Однако такова уж была на тот момент политика советской власти. В результате необдуманных действий по национализации и раскапитализации бизнеса, в том числе и торгового, уже через несколько месяцев после прихода к власти большевики ввергли страну в тяжелый продовольственный кризис, во избежание катастрофических последствий которого им и приходилось прибегать к политике постоянных реквизиций. Вспоминаются в связи с этим слова известного русского философа Владимира Соловьёва, который в отличие от некоторых других собратьев по цеху никак не хотел признавать марксизм новой религией, поскольку находил между идеалами, допустим, христиан и идеями радикальных левых некую «маленькую» разницу: «первые говорят — отдай своё, — писал он, — а вторые — возьми чужое».

Всего в Томске на тот период имелось девять Домов-приютов, среди них пять детских: три приюта (видимо, муниципальных) для солдатских детей (на ул. Белой, дом № 1; на Соляной площади — № 7 и на Большой Подгорной — № 10), а также два частных приюта для детей-сирот: Королёвский и Пушниковский (названные так в честь купцов-меценатов, профинансировавших их организацию).

О смерти главного чекиста города сообщили телеграммой его матери в Читу. Она попросила отправить тело сына на родину в Забайкалье. Пока решался этот вопрос, прошло несколько дней, по истечении которых власть большевиков в Томске была свергнута, и про труп Кривоносенко окончательно забыли, поэтому он так и остался лежать в мертвецкой, пока, наконец, не отыскалась какая-то дальняя родственница и не похоронила его на одном из томских кладбищ. Виктор Нанява, по некоторым сведениям, также не смог в конечном итоге оправиться от полученных ран и через некоторое время умер в больнице.