Александр Марголис - Петербург. История и современность. Избранные очерки

Продолжением летней школы экскурсоводов в Павловске стали занятия с учителями Детского Села, которые к лету 1923 года выросли в солидный семинарий во главе с Анциферовым и привели к возникновению в этом пригороде краеведческого кружка и расцвету созданной еще в 1919 году экскурсионной станции. [340]Летом 1922 года по приглашению сотрудника Петроградского экскурсионного института биолога Б. Е. Райкова Анциферовы поселились в Детском Селе, в деревянном одноэтажном флигеле с мезонином рядом с бывшим особняком графини Е. В. Шуваловой на углу Средней и Дворцовой улиц (этот «райковский домик» не сохранился). В 1924 году они снимали на летний сезон комнату в здании Царскосельского Лицея, а после рождения в том же году дочери Татьяны окончательно переселились из городской квартиры на Малой Посадской в Детское Село. Новая квартира находилась в двухэтажном деревянном доме на Малой ул. (ул. Революции), 14. «Деревянный особняк с чудесным садом» [341]сгорел во время войны вместе с библиотекой и архивом Николая Павловича. Сейчас на его месте стоит каменный дом послевоенной постройки. Приехав в Ленинград после освобождения города от вражеской блокады, Анциферов, после посещения города Пушкина 24 июня 1944 года, записал в дневнике: «Людская пустыня и людское безмолвие. <���…> Вот и наша улица – обуглившиеся мощные стволы в два-три обхвата серебристых тополей лежат поперек нее. Угловой дом, где бывал Тютчев, сгорел. Дом, где умерла мама, разрушен, но стены его стоят, видно и окно ее комнаты. Нашего дома нет. Нет и соседних домов, и того, где жила няня. Семь участков подряд выгорели дотла. <���…> Когда я бродил по этому пепелищу, мне казалось, что воздух полон духов нашего прошлого, полон его голосов. Здесь, в „Детском Селе“, так радостно закипала жизнь наших детей, здесь так тихо сияло созревшее и устоявшееся наше счастье. И эти руины выражали собою руины моей души». [342]

Однако вернемся на двадцать лет назад, когда жизнь на новом месте только налаживалась. В середине 1920-х годов деятельность Анциферова была исключительно интенсивной. После недолгого заведования кафедрой истории средних веков во Втором педагогическом институте им. Н. А. Некрасова (Малая Посадская ул., 26) он руководит семинарием на литературном факультете Института истории искусств (Исаакиевская пл., 5). После закрытия в сентябре 1924 года Экскурсионного института становится научным сотрудником Центрального бюро краеведения (ЦБК), организации, возглавлявшей в 1920-х годах краеведческую работу в стране. Петроградское (Ленинградское) отделение ЦБК занимало часть помещений Российской академии истории материальной культуры в Мраморном дворце (ул. Халтурина, 5). По поручению ЦБК он выезжает в провинцию для ознакомления с работой краеведческих организаций в Ростове Великом, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Владимире, Туле, Рязани, Курске, Витебске, Твери, Калуге, Смоленске, Орле, Воронеже, читает лекции, участвует в конференциях. И надо прибавить активную работу в Обществе «Старый Петербург», где Анциферов возглавил семинарий по экскурсионному изучению города. [343]Заседания Общества проходили первоначально в бывшем доме Мятлевых (Исаакиевская пл., 9/2), а также в Музее города в Аничковом дворце.

В 1920-х годах Анциферов подготовил и опубликовал свыше 40 работ. [344]Наиболее известные из них – «Душа Петербурга» и «Петербург Достоевского» – вышли в свет соответственно в 1922 и 1923 годах в издательстве «Брокгауз – Ефрон», которое с 1889 года размещалось в доме 6 по Прачечному переулку. [345]Сотрудничество Анциферова с этим издательством началось еще до революции, когда он получил заказ написать несколько статей для «Нового энциклопедического словаря». Статьи, к сожалению, не были опубликованы, так как после выхода в 1916 году 29-го тома издание прекратилось.

Краеведческое движение, как и многие другие живые начинания того времени, было раздавлено в конце 1920-х годов. Среди жертв борьбы с «вредительством на историческом фронте» оказался и Анциферов.

Впервые его арестовали в 1925 году и без предъявления обвинения выслали в Сибирь, но вскоре освободили благодаря хлопотам друзей. В декабре 1928 года были арестованы А. А. Мейер, К. А. Половцева и другие участники кружка «Воскресенье». «На Вербной неделе (в апреле 1929 года. – А. М .) я получил приглашение явиться в ГПУ на Гороховую. Перед явкой, простясь с семьей, я заехал к И. М. Гревсу. <���…> После допроса я был арестован и отправлен в Дом предварительного заключения (ДПЗ), где я был заключен по 3-му разряду в камеру № 22». [346]Анциферов упоминает здесь здание Петербургского градоначальства (Гороховая ул., 2), где с декабря 1917 г. находилась ВЧК, а затем (до постройки «Большого дома» на Литейном пр., 4) – Ленинградское ОГПУ. Местом его заключения стал ДПЗ на Шпалерной ул., 25, следственная «образцовая» тюрьма, построенная в 1871–1875 годах по проекту архитектора К. Я. Маевского.

Постановлением Коллегии ОГПУ от 22 июля 1929 года приговорен по статье 58/11 к трем годам лагерей. Срок начал отбывать в знаменитых Соловецких лагерях особого назначения, где едва не был расстрелян по внутрилагерному делу. Там же настигла его весть о смерти жены от туберкулеза – дети осиротели. Летом 1930 года Анциферова этапировали из Соловков в Ленинград для нового следствия по делу Академии наук. [347]«Судьба привела меня в ту же камеру № 22, в которой я сидел по делу „Воскресенья“. Я был поражен возросшей теснотой в камере. Надеяться получить койку было невозможно». [348]В 1931 году подследственного дважды переводили из ДПЗ в «Кресты» (Арсенальная наб., 7). Анциферов вспоминает о встрече в начале 1950-х годов с профессором Б. М. Энгельгардтом: «Он сказал, немного смущаясь: „Мне хотелось проверить одну догадку. Я сидел в ДПЗ в одиночке и там прочел надпись:

„Эту запись сделали Вы?“ – „Да, я“. И немного позднее, в 1956 г. в Дубултах, один филолог спросил меня о том же. В то время, когда он сидел в „Крестах“, ему сказали, что всех заинтересовала надпись, сделанная на окне Анциферовым. Это были те же слова». [349]

Со сроком, увеличенным до 5 лет, Анциферова отправили на строительство Беломоро-Балтийского канала. «По зачетам» ему удалось выйти из Белбалтлага летом 1933 года. «Возвращаясь после долгих и страшных лет разлуки в день моего рождения 12 августа 1933 года, посетив первым делом кладбище (Смоленское кладбище, где покоились бабушка, жена и дети Анциферова. – А. М .), я со Светиком поднялся на 3-й этаж к Гревсам, как в отчий дом. <���…> Отворил Иван Михайлович и обнял меня. И я тотчас вспомнил „Блудного сына“ Рембрандта». [350]Речь идет о квартире И. М. Гревса, который с 1924 года жил на 9-й линии В. О., 48, кв. 15.