Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

Речь идет о слушателях курсов усовершенствования высшего политсостава при Военно-политической академии имени Толмачева. Борясь за место под солнцем, еще в октябре 1927 года «комиссары» открыто выступили против введения в армии единоначалия, ущемлявшего карьерные интересы политработников. Летом 1928 года «во время полевых занятий» Тухачевский вошел в контакт с командиром 11-й стрелковой дивизии евреем Туровским, тоже голосовавшим «за толмачевскую резолюцию». Тухачевский писал: «Туровский указал мне на командира полка Зюка... Я переговорил с Зюком и также условился с ним о связях и выявлении недовольных.

Зимой с 1928 по 1929 год... во время одной из сессий ЦИКа со мной заговорил Енукидзе... слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армией. Енукидзе говорил о том, что политика Сталина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития... Я рассказал Енукидзе... о большом числе комсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии. Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно... Я продолжал информировать Енукидзе о моей работе...»

Конечно, военного, считавшего себя непризнанным «гигантом» военной мысли, меньше всего волновала проблема «смычки между рабочим классом и крестьянством». Прежде всего он интересовался собственной карьерой. Как уже говорилось ранее, стремясь выделиться, в 1929 году он написал записку об оснащении армии 50 000 танками и 40 000 самолетами.

«Резкая критика, которой подверглась моя записка, — продолжал он, — меня крайне возмутила, и поэтому, когда на XVI съезде партии Енукидзе имел второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе говорил... что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенеся свою деятельность в подполье. (...) Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы»[60].

Напомним, что в это время отстранения от власти Сталина жаждали не только правые. 21 октября 1928 года «В письме друзьям» Троцкий указывал: «В СССР может сложиться военный заговор и армия может положить конец большевистскому режиму». Намек был более чем прозрачным. Однако Лейба Бронштейн поспешил с выводами. В действительности «репетиции» заговора начались лишь в 1931 году. Именно в это лето на даче Томского в Болшеве состоялось совещание правых, на котором в числе участников присутствовали Фома (А. П. Смирнов) и Ягода. Тогда же работник Главтрансмаша троцкист И. Н. Смирнов, а через него и Пятаков встретились в Берлине с сыном Троцкого Львом Седовым.

В июле 1931 года Тухачевского вернули из Ленинграда в Москву и назначили на должность заместителя наркома по военным и морским делам и начальником вооружения РККА, однако он не забыл о своих «обидах». Он писал в показаниях: «Недовольство отношением ко мне со стороны армейского руководства все еще продолжало иметь место, о чем я неоднократного разговаривал с Фельдманом, Якиром, Уборевичем, Эйдманом и др.».

Конечно, Тухачевский лукавил, сводя смысл разговоров только к «брюзжанию». Правда, следует признать, что в это время он действительно был не столь активен, как другие руководители правых. Он мог претендовать лишь на первую скрипку, но не на руководство всем оркестром заговорщиков. По предложению Рыкова роль непо­средственного политического руководителя «дворцового переворота» взял на себя секретарь ЦИК Енукидзе, который уже в июле 1931 года завербовал в состав участников переворота командующего Московским военным округом эстонца Августа Корка и коменданта Московского Кремля латыша Рудольфа Петерсона. Причем сценарий путча не был оригинальным.

На допросе 20 мая 1937 года Петерсон показал: «общий замысел Енукидзе по осуществлению «дворцового переворота» сводился к тому, чтобы работавшие в Кремле члены организации правых произвели нападение на руководителей партии и правительства и либо изолировали их, либо уничтожили. План переворота мыслился путем вербовки работников Кремля в организацию правых и использования их служебного положения для устранения руководителей ВКП(б)».

Бросается в глаза, что верхушку заговорщиков составляли люди не коренных национальностей страны, а выходцы из Прибалтики, и в этом была определенная логика. Но более важным являлось само служебное по­ложение военных. Командующий Московским военным округом Август Корк одновременно был и начальником гарнизона Москвы, которому по вопросам внешней охраны подчинялся комендант Кремля Петерсон.

В протоколе допроса Корка от 26 мая 1937 года указано: «Для захвата власти при помощи вооруженной силы, которая выделена для этой цели военной организацией... Мы рассчитывали для этого использовать школу ВЦИК». Корк показал, что сигнал о выступлении должен был поступить от Енукидзе, который лидерами правых, в лице Рыкова и Бухарина, был назначен руководителем этой операции.

Обсуждение акции заговорщики провели летом 1931 года, а в начале осени они уточнили детали. Корк показал на допросе, что это произошло, когда он «проводил инспекторскую стрельбу» курсантов школы, находившихся в лагерях под Москвой. После окончания стрельб и ухода курсантов в бараки на стрельбище остались: командующий войсками МВО Корк, комендант Кремля Петерсон, начальник школы Горбачев и его заместитель, он же начальник учебного отдела, Егоров. Захват Кремля и членов правительства заговорщики намечали осуществить в ночное время. При обсуждении плана начальник школы ЦИК Горбачев «предложил на случай перестрелки со стороны членов правительства либо выключить свет, либо бросить в зал заседания дымовую шашку»[61].

В написанных собственноручно показаниях Тухачевский благоразумно умолчал, что он узнал о готовившемся перевороте еще на стадии его зарождения, но Корк не забыл такие «мелочи». 30 мая 1937 года на очной ставке со своим подельником он показал: «Я с Тухачевским еще в 1931 году вел разговор в отношении военного переворота в Кремле»[62]. Правда, в это время Тухачевский еще не решался претендовать на пост диктатора, но он явно не желал оставаться в роли постороннего. Примерно в октябре того же года, рассказывал Корк на следствии, «я получил от Тухачевского поручение пойти на квартиру к Уборевичу» для обсуждения вопроса о привлечении «новых кадров для организации », пока еще незначительной по численности. По словам Корка, на дальнейших встречах с Енукидзе последний тоже сообщил ему, что план переворота в Кремле при помощи вооруженной силы (школы ВЦИК) согласован с Тухачевским.