Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

Произнося все это, Малышкин держал в руке бокал, и могло показаться, что он поднялся только для того, чтобы произнести тост. Ну а «драгунами» он почему-то называл всех служивых, это было его любимым словцом.

— Но самое главное, господин командующий, что наши офицеры считают участие в боевых действиях на стороне любой из этих воинских сил совершенно неприемлемым для себя. А попросту — бессмысленным.

Морщинистое, с упрямо выпяченными скулами лицо Малышкина показалось Власову крайне изможденным, словно он только что вышел из лагеря для военнопленных. А ведь человек всего лишь съездил в Италию с инспекцией. По существу, туристическая поездка, почти увеселительная прогулка.

— Это не должно огорчать нас, генерал. Нам нетрудно будет убедить Верховное командование вермахта, что если наши солдаты не желают воевать в Италии, значит, они рвутся на Восточный фронт. Так можно ли осуждать их за это?

— Именно так я и воспринял порыв этих драгунов, — неуверенно и совершенно неубедительно поддержал его Малышкин. — Однако не знаю, сумеем ли мы доказать Кейтелю и прочим, что в данном случае они не столкнулись с тем же, с чем столкнулись при попытке использовать диверсионный отряд Меандрова.

— Попытаемся. Что же касается наших бойцов, то очень скоро мы предоставим им такую возможность — сражаться не за Италию, а за родину.

Они сидели в небольшом «генеральском» зале Дабендорфской школы пропагандистских кадров — три генерала, костяк все еще не сформированной Русской Освободительной Армии, и чувствовали себя заговорщиками, интригующими против тех, кому должны служить, и служащими тем, против кого, ни минуты не сомневаясь, интриговали.

— Я могу сказать то же самое, — поднялся генерал-майор Трухин [30] Генерал-майор Федор Трухин (1896–1946) был активным участником Гражданской войны. Окончил Академию им. Фрунзе и Академию Генштаба, до войны был профессором Академии Генштаба. До сдачи в плен являлся заместителем начальника штаба Северо-Западного фронта. , как только его коллега, опустошив бокал, сел на свое место. — Офицеры крайне встревожены настроениями, царящими в наших батальонах. Переброску их во Францию воспринимают, как выражение недоверия.

— Ну, знаете, им не угодишь. Франция, Италия, Югославия… Европа, словом. Чего им еще? Не терпится месить болота Белоруссии и погибать в лесах Смоленщины? Так ведь это им еще предстоит.

Генералы понимали, что командующий откровенно играет на публику, но понимали и то, что ему нечем их успокоить: все аргументы исчерпаны. И потом, это ведь не командующий должен убеждать в лояльности и боеспособности их солдат, а наоборот, они обязаны отчитываться перед командующим за работу в армейских подразделениях. Именно отчитываться, а не скулить.

— Да, господа, Гитлер и штаб вермахта не доверяют нашим солдатам, — проговорил Власов, глядя куда-то в пространство между окнами. — Кроме того, наши подразделения разбросаны по Европе, дезориентированы и, в большей части своей, небоеспособны.

— Самая правильная оценка общего состояния войск, — признал Малышкин.

— Но что прикажете делать? Разве у армии существует еще какой-то способ доказать лояльность режиму, кроме как силой своего оружия? — Генералы мрачно молчали, давая командарму понять, что вопрос его сугубо риторический. — Тогда что я могу поделать, если обстоятельства складываются так, что нам не позволяют ни сформировать полноценную армию, ни проявить себя в настоящих боях?

— Мне совершенно непонятна политика немцев в отношении наших войск, — мрачно пробасил Трухин, и вечно багровое лицо его побагровело до цвета вишни. — Войну они явно просрали, прошу прощения… Прут их большевики на всех фронтах. Так чего они ждут, господин командующий? Может, нам все же стоит каким-то образом прорваться к фюреру и поговорить с ним?

Власов старательно протер стекла очков в массивной роговой оправе и, водрузив их на переносицу, укоризненно, и в то же время снисходительно, взглянул на Трухина.

— Опять вы о своем, генерал? В том-то и дело, что неприятие идеи Русского освободительного движения, как и самой РОА, исходит от фюрера. В этом вся гибельность ситуации.

— Тогда на кого они рассчитывают? Неужели и впрямь мыслят теми же дурацкими постулатами, что и журнал «Дер Унтер-менш», если верить которому, все мы, славяне, недочеловеки или законченные дегенераты?

— Не сомневайтесь, так и мыслят, — проворчал Малышкин. — По-моему, они куда смелее доверяют солдатам подразделений, входящих в «Остлегионен» [31] В основном это были отдельные батальоны в составе разных дивизий — набирались из состава добровольцев нерусских, неславянских национальностей: туркменов, грузин, волжских татар, представителей северокавказских республик. Воинские же части из русских немцы поначалу называли «Остгруппен», затем стали официально употреблять термин «Фрайвиллиген-Фербенде», то есть добровольческие части. В связи с этим следует помнить, что с 1943 года советская пропаганда, а вслед за ней — население и красноармейцы на передовой называли «власовцами» всех советских граждан, находящихся на службе у немцев. . чем частям РОА.

— Будто их батальоны «Остлегионен» способны что-либо изменить в ходе этой войны, — добавил Трухин.

— Ставка в данном случае на то, что эти «туземные войска» ненавидят русских, а потому будут упорно сражаться, мечтая о независимости своих народов.

— Успокойтесь, господа, — вмешался Власов, — появление подразделений «Остлегионен» тоже вызвало недовольство Гитлера. Эти части находятся в непосредственном подчинении командования вермахта, а Гитлер не желает, чтобы его арийская армия заражалась вирусом азиатской расы. Чистота крови для него — прежде всего, даже если речь идет о крови, пролитой на поле брани.

— Особенно на поле брани, — возмущенно процедил Трухин.

Власов закурил и с минуту держал паузу, как бы дожидаясь, пока его генералы остынут.

— Я уже высказал свое мнение, о котором, уверен, сумели уведомить не только Кейтеля и Гиммлера, но и самого фюрера. Состоит оно в том, что вермахт не сможет победить в этой войне, пока в бой не будут введены силы Русской Освободительной Армии, за которой пошли бы и население, и значительная часть нынешних советских партизан. В этом меня убедили поездки по занятым немцами территориям. Немцы не хотят понять, что без русских России им не одолеть. Не одолеть им коммунистической России без антикоммунистически настроенных русских — вот в чем заключается их самая странная и самая страшная ошибка, — чуть ли не после каждого слова зло врубался Власов в стол худым, по-крестьянски узловатым пальцем.