Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

К тому же с появлением власовцев власти заметно потеряли интерес к Белому движению, что тут же сказалось на его финансовой и прочей поддержке.

— С точки зрения дипломатии, — проговорил Власов, пережевывая слова вместе с гречневым гарниром, — отсутствие ответа всегда предпочтительнее, нежели резкий отрицательный ответ. Причем это удобно для обеих сторон. Если ситуация изменится, рейхсканцелярия, да и сам фюрер, в любую минуту могут сослаться на то, что ответ не был дан по чистому недоразумению, или из-за того, что изучались возможности дальнейшего сотрудничества РОА и рейха. Словом, тут уже вступает в силу язык дипломатии.

— Да к черту эту дипломатию! — взорвался Трухин. — Чего она стоит, если мы теряем столько времени?!

— Или, может, наоборот, выигрываем время, — как бы про себя пробормотал Малышкин. — Пока коммунисты и фашисты истребляют друг друга, мы сохраняем людей, накапливаем силы, вооружаемся и завершаем формирование наших частей.

— Ну, это вы так считаете, генерал, — огрызнулся Трухин. — Если мы сейчас не заявим о себе, нас попросту разгонят по лагерям, а то и перестреляют. Штаб вермахта потому и не доверяет нам, что под ногами у него постоянно путается всякая дезертирско-уголовная шушера, — скрипел срывающимся баритоном Трухин. — По ней, сволочной, судят и о нашем движении. Вспомните: как раз тогда, когда мы сочиняли послание, русская «СС Дружина-1» полковника Родионова перебивает конвой эсэсовцев и вместе с партизанами, которых эти эсэсовцы конвоировали, уходит в леса [38] Исторический факт. «СС Дружина-1» была известна еще как бригада Гиль-Родионова, по фамилии ее командира полковника В. Родионова. Она была переброшена на оккупированную территорию и участвовала в операциях против партизан. После очередного рейда, когда бригада вместе с отрядом эсэсовцев конвоировала большую колонну пленных партизан, родионовцы взбунтовались, перебили эсэсовцев и ушли с партизанами в лес. По некоторым сведениям, после этого полковник Родионов Действительно был переправлен с секретного партизанского аэродрома в Москву и якобы даже был принят не только руководством штаба партизанского движения, но и самим Сталиным. Погиб при загадочных обстоятельствах. . Говорят, после этого Родионова даже переправили в Москву и сам Сталин будто бы наградил его каким-то орденом.

— После того, как он служил у немцев, да к тому же — в подчинении войск СС? — криво ухмыльнулся Власов. — Это уже дешевая пропаганда, рассчитанная на идиотов.

— А все может быть, — стоял на своем Трухин. — Сталин с Жуковым тоже боятся, что по ту сторону фронта могут возникнуть дивизии русских, притом что свои мобилизационные ресурсы на исходе. Словом, при таком массовом предательстве, какое было продемонстрировано «СС-дружинниками», поневоле начинаешь впадать в подозрение, как в старческий маразм. А тут еще штаб вермахта погрызся с командованием бригады русских националистов «Остинторф».

— Почему «националистов»? — насторожился Власов.

— Да потому что создатели бригады собирались развернуть ее в полноценную Русскую Народную Национальную Армию.

— Ишь ты, в стремени, да на рыс-сях?! Так сразу — в армию, да еще и в народную, национальную?

— Притом что создатели бригады прекрасно знали о формировании нашей, Русской Освободительной.

— Так ведь потому и шли в противовес, что задумана была эта армия белогвардейцами, — объяснил Малышкин. — И костяк у нее тоже был сугубо белогвардейский [39] Создателями бригады «Остинторф», названной так по названию местности, в которой она формировалась, действительно оказались бывшие белые офицеры. Белогвардейская эмиграция в рейхе создавала «Остинторф» с намерением развернуть в будущем эту бригаду в армию, которая бы перенесла на своих штыках борьбу белого движения на советскую территорию. Во главе бригады поначалу стол полковник К. Кромиади (он же полковник Санин), а затем генерал Жиленков. В 1943 году бригада была расформирована, так и не попав на Восточный фронт, хотя немцы возлагали на нее определенные надежды. Причинами расформирования стали острый конфликт между германскими и русскими офицерами, а также очевидная неблагонадежность многих солдат и офицеров бригады. .

— Но даже этой бригаде немцы выразили свое недоверие, — напомнил ему Трухин. — Хотя, не спорю, такие конкурентные формирования нам не нужны.

— Так ведь Жиленкову и Боярскому немцы подсунули сволочных офицеров, которые начали относиться к нашим офицерам, как к денщикам, — негромко, словно опасаясь подслушивания, проворчал Малышкин. — Нам с вами, господин командарм, тоже не очень-то доверяют. Даже генералитету.

— Что имеется в виду? — исподлобья взглянул на него Власов.

Официантка принесла кофе, однако на сей раз никто из генералов внимания на нее не обратил, хотя, расставляя чашки и собирая опустевшие тарелки, женщина явно не торопилась уходить, и даже не очень-то опасалась близости мужских рук.

— Запретили же вам лично проинспектировать войска, находящиеся во Франции, — напомнил командарму Малышкин, чем тут же вызвал его недовольство.

— Что значит «запретили, не доверяют»?! Я бы не стал утверждать это столь категорично, — швырнул он измятую салфетку на стол. — А тем более — обсуждать этот инцидент.

Инспектировать свои «французские» подразделения Власову действительно не позволили, но этот запрет, переданный через капитана Штрик-Штрикфельдта и не преданный никакой официальной огласке, командарм скрывал даже от ближайших соратников. Поэтому был удивлен, что Малышкину каким-то образом стало известно о нем.

— В любом случае мы не должны акцентировать сейчас внимание на наших разногласиях со штабом вермахта, СС и рейхсканцелярией. По-моему, совершенно ясно, что это не в наших интересах.

— Но ведь в узком же кругу говорено, — спокойно заверил его Малышкин, явно засоряя командующего в том, что тот попытался скрыть от них столь вопиющий факт.

Власов, забыв о кофе, с минуту сидел, закрыв глаза и выставив намертво сжатые кулаки на стол, далеко впереди себя. Время от времени крепкие жилистые пальцы его вздрагивали, будто он Удерживал ими рукояти стреляющего «максима».

Командарм не желал никакого конфликта с немцами. Не из-за страха. Он слишком много поставил на карту, чтобы смириться с тем, что однажды его армию, как и все Русское освободительное движение, попросту расформируют, а руководство Расстреляют или вновь загонят в концлагеря. Россия еще должна Узнать о нем. Его войска еще должны войти в Москву, но уже как народная освободительная армия, когда к ней будут относиться приблизительно так же, как большинство населения Югославии относится сейчас к армии маршала Тито.