Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

— Не по ее ходатайству. Она лишь поддержала.

— Значит, ходатайствовал твой страдатель-генерал?

— И он — тоже руку приложил. Однако свои чины, как и две медали в придачу к Железному кресту, тем самым местом, на которое ты, будучи командармом, так зарился, я не зарабатываю. Понял, генерал?

И Власов был поражен, увидев перед собой окаменевшее лицо, с застывшей на нем маской неприкрытого, уже вполне «великогерманского», презрения.

— Начинаю понимать, в стремени, да на рыс-сях, — почувствовал, как горло его судорожно сжимается от ярости. Причем сжимается вместе с душой.

Власову вдруг показалось, что за те несколько минут, которые он провел с Воротовой, перед ним одна за другой предстали три совершенно не похожие друг на друга женщины, каждая из которых по-своему помнила его, по-своему любила и по-своему презирала. И какое счастье, что он не может сколько-нибудь долго задерживаться здесь! Потому что долго терпеть эту — одну в трех, теперь уже одинаково ненавистных ему — женщину он не смог бы.

— А заготовленные мною документы я все-таки сохраню. Спрятала их в надежном месте. На тот случай, когда и в Германии нас, «влассовцев», — это свое «влассовцев» она произнесла, как что-то убийственно презренное, — начнут отстреливать точно так же, как отстреливают в России… По всей Европе флажками обставят, как волков в степи. И оружие в трех тайниках, вместе с кое-каким золотишком, там, в России, припрятала. Кто знает, а вдруг пригодится? Я подробно опишу места расположения тайников и передам это описание тебе. На тот случай, если самой мне до конца войны дожить не случится, или же пути наши разойдутся.

— Предусмотрительно, — признал командарм. — И щедро.

— Жизнью, войной да партизанщиной — причем по обе стороны фронта — ученая. Такая наука зря не пропадает. Не провожай меня. Где там твой капитан, душа его навыворот?!

— Капитан! — тотчас же позвал Власов.

— Здесь я, господин генерал, — почти мгновенно возник на пороге Штрик-Штрикфельдт.

— Проведите лейтенанта к машине и проследите, чтобы ее тотчас же отправили, но чтобы так: в стремени, да на рыс-сях.

— Как и доставили сюда, — зачем-то уточнил капитан. — В сопровождении двух эсэсовских унтер-офицеров.

— Даже? — удивился Власов. — Генеральский эскорт. Надеюсь, они обеспечат вашу безопасность, лейтенант?

— Не волнуйтесь, господин генерал. В Германии обо мне заботятся куда аристократичнее, нежели в России, — насмешливо добавила она, давая понять, что в жизни ее изменилось не только то, что одного генерала она умудрилась променять на другого. Вместе с генералом изменились и страна, народ, культура.

Да, это действительно была уже совершенно не та женщина, с которой он блуждал когда-то по волховским лесам и которую однажды, в порыве не столько любви, сколько отчаяния, брал в каком-то заброшенном окопчике буквально на виду у проходивших мимо — метрах в двухстах, по ту сторону речушки, — немцев. Возможно, даже из ярости. Прощаясь с жизнью.

А еще — это совершенно не та женщина, которая, всякий раз рискуя жизнью, словно волчица, добывала для него пропитание, рыская по окрестным, простреливаемым немцами, окруженцами и сельскими отрядами самообороны селам…

«А ведь Хейди прекрасно понимала, что сегодня перед тобой предстанет уже совершенно иная Мария „Форотофа“, — вдруг открыл для себя Власов. — Знала, знала Биленберг о вояжах Марии за линию фронта, о наградах, добытых вовсе не тем, чем очень часто добывали их себе походно-полевые жены многих комбатов и комдивов. О ее эсэсовском генерале знала… Поэтому и свела нас только для того, чтобы… окончательно развести. При этом была уверена, что совершенно ничем не рискует».

Оставшись в одиночестве, генерал один за другим опустошил два бокала вина и, почувствовав, что основательно пьянеет, решил: теперь он может предстать и перед Хейди Биленберг.

— Простите, капитан, — покаялся он, вновь увидев в прихожей Штрик-Штрикфельдта. — Я ведь не знал, что вы давно успели предупредить Хейди о существовании Воротовой.

— Только потому, что меня попросили подготовить фрау Биленберг к восприятию этой информации. Которая, так или иначе, дошла бы до нее.

«Неужели речь идет о Гиммлере?» — удивился командарм. Из знакомых только он знал о существовании поварихи Воротовой, и только он мог попросить, а точнее, приказать Штрик-Штрикфельдту подготовить ревнивую Хейди к появлению соперницы.

— Считайте, что вы, капитан, поступили правильно.

— Будь я чуть набожнее — перекрестился бы. Я-то как раз боялся, что этим своим предупреждением подставляю вас. Когда мужчина оказывается между двумя женщинами, это пострашнее, чем на передовой, на голой равнине, под перекрестным огнем. Кстати, нам, господин генерал, тоже пора уезжать.

Власов непонимающе уставился на капитана, пытаясь понять, о чем идет речь.

— Почему вы считаете, что пора? И куда мы должны уезжать?

— Париж нас пока не ждет, поэтому придется обойтись Дабендорфом. Дня на три-четыре, не больше. Впрочем, кто способен предсказать, как там все сложится.

— Мы ведь планировали свой отъезд на завтра. Только не убеждайте меня, что не знали об этом задолго до появления здесь Воротовой.

— Не хотелось портить вам свидание, господин генерал.

— Что тоже по-мужски.

— Отъезжаем через двадцать минут. Иначе не успеем к поезду Машина уже ждет нас. Я помогу перенести вещи.

— Но не могу же я покинуть это богоугодное заведение, не попрощавшись с Хейди.

Капитан задумчиво и сугубо по-русски почесал затылок.

— Может, в данной ситуации будет лучше — не попрощавшись? Взять и уехать, а потом позвонить, написать. Пригласить в Дабендорф. Две женщины в течение получаса — это, извините, господин генерал, и вне постели тяжеловато.

— Так-то оно так, но потом это уже будет совершенно иной разговор, в стремени, да на рыс-сях. Поэтому лучше сейчас.

— Как минимум десять минут у вас еще найдется, — пожал плечами Штрик-Штрикфельдт. — Но задерживаться не стоит.

— В Дабендорфе что-то произошло? Или, может, в Берлине? По-моему, вы нервничаете, капитан.

— Нервничаю не я, а известный вам абверовский генерал Гелен.

— Он-то с какой стати? Теперь мы — вооруженная сила, и наша боеспособность…

— Простите, господин генерал, однако ситуация изменилась, и теперь уже сам генерал Гелен выразил неудовольствие вашим длительным отсутствием в штабе РОА.

Выйдя во двор, Власов с удивлением обнаружил, что Мария все еще не уехала: она стояла у машины, опираясь рукой о капот, а по обе стороны от нее, словно изваяния, застыли — с автоматами наперевес — рослые эсэсовцы.

«Ждала, когда ты выйдешь, чтобы еще раз попрощаться», — истолковал это ее ожидание Власов. И был крайне удивлен, что Мария не окликнула его, не помахала рукой. Едва завидев генерала, она демонстративно отвернулась, молча села в машину и уехала.