Альберт Манфред(Отв.редактор) - История Франции т. 2

Они долго не осознавали этого истинного смысла происходившей борьбы, а когда к некоторым из них, например Робеспьеру, пришла пора прозрения [73] См., например, его речь у якобинцев 21 мессидора ( М. Robespierre. Oeuvres copmletes, I. X, р. 519–524) , то было уже поздно Да и что было можно вообще изменить?

В этом все углублявшемся расхождении между идеалами и целями, к которым стремились руководители революции, и ее действительным содержанием и конкретными результатами коренилось глубочайшее противоречие якобинской диктатуры. Вместо обещанного справедливого строя равенства, она, сокрушив все феодальные преграды, привела только к росту могущества богатства, к установлению экономической власти крупной буржуазии. Это было прямым следствием противоречий, заложенных в самой природе буржуазной революции.

Но из этого противоречия вырастали и иные противоречия.

До тех пор пока оставалась реальной угроза реставрации, пока приобретшие за годы революции состояния, дворянские и церковные земли буржуа дрожали за свою новую собственность, они мирились с суровым ограничительным режимом якобинской диктатуры и рукоплескали декретам Конвента. Они отдавали себе отчет в том, что только железная рука якобинской диктатуры сможет остановить и подавить стремление могущественных сил старого мира отнять у них завоеванное революцией. Но как только положение на фронтах усилиями народа, возглавляемого якобинцами, стало меняться к лучшему, крупнособственнические элементы стали обнаруживать свое недовольство режимом революционной диктатуры. Особо активной в этом отношении стала выросшая за годы революции новая, спекулятивная, хищническая буржуазия.

Несмотря на все ограничительные и даже террористические меры Революционного правительства, созданные войной условия питали рост спекулятивных элементов. Перепродажа звонкой монеты, игра на меняющихся курсах бумажных и твердых денег, спекуляция дефицитными товарами, перепродажа национальных имуществ, нажива на поставках в армию и т. п. служили источником обогащения, огромного накопления богатств. Рискуя угодить под суд революционного трибунала и сложить голову на эшафоте, спекулянты и казнокрады не хотели терять ни одного шанса, сулившего им в руки золото; они сколачивали миллионные состояния.

Те же стремления, та же жажда обогащения воодушевляла и верхушку крестьянства, зажиточные слои деревни, успевшие быстро разбогатеть вследствие лихорадочного роста цен на сельскохозяйственные продукты. Но вслед за сельской буржуазией стало поворачивать вправо и среднее крестьянство — самая многочисленная его часть. Крестьянин в солдатской шинели дрался на фронтах, совершал подвиги, поддерживал якобинскую власть до тех пор, пока он боялся возврата сеньера, восстановления старых, ненавистных ему феодальных порядков. Он защищал в рядах армии якобинской республики клочок земли, к которой стремились он, его отец, дед и прадеды и который дала ему якобинская власть. Но когда крестьянин увидел, что опасность устранена, угроза его земле миновала, тогда и он стал тяготиться жестким принудительным режимом якобинской диктатуры с ее твердой политикой максимума, реквизиций и мобилизаций. Крестьянин хотел воспользоваться плодами приобретенного полностью, немедленно и так, как он считал лучшим, без всяких ограничений. Твердая власть якобинской диктатуры препятствовала этому, и основные массы крестьянства — среднего крестьянства, — как только непосредственная необходимость в чрезвычайных мерах защиты республики миновала, выступили против диктатуры [74] См. H М. Лукин. Борьба классов во французской деревне и продовольственная политика? Конвента в период действия второго и третьего максимума. — Избр. труды, т. I. М., 1960, стр. 254–306; см. также С. Lefebvre. Etudes orleanaises, t. 11; Richard Cobb. Terreur et subsistances 1793–1795. Paris, 1965. .

Так совершился поворот вправо — против якобинского Революционного правительства — основных классовых сил, поддерживавших до сих пор якобинцев, — республиканской буржуазии, зажиточного и среднего крестьянства.

Но и на противоположном полюсе — среди рабочих, в рядах городской и сельской бедноты — также росла неудовлетворенность. Беднота считала меры якобинского правительства в защиту его интересов недостаточными. «Реквизиции» — мобилизации сельскохозяйственных рабочих, равнодушие к требованиям сельской бедноты вызывали ее недовольство. Рабочие городов не скрывали своего раздражения установлением максимума на заработную плату. Конечно, было бы неправильным считать, что все санкюлотство повернулось против якобинской диктатуры, — это опровергается фактами; но неверным была бы и недооценка роста недовольства части народных низов якобинской политикой.

Итак, якобинство, представлявшее еще недавно сплоченный блок классовых сил, выступавших против контрреволюции, и сильное прежде всего своей сплоченностью, год спустя после прихода к власти стало испытывать действие центробежных сил. Внутренние противоречия, присущие якобинской диктатуре, стали проявляться и на поверхности. Блок распадался. В его рядах с неизбежностью должна была начаться внутренняя борьба.

Действительно, уже с осени 1793 г. в рядах якобинской партии обозначились два оппозиционных Революционному правительству течения.

Одна группировка, получившая прозвище «снисходительных», стала складываться вокруг Дантона и его ближайших друзей. Со времени ухода из Комитета общественного спасения Дантон как бы отстранился от активной политической борьбы. Но его влияние в рядах якобинского блока, в стране, его личная популярность оставались велики. Он стал притягательным центром, вокруг которого группировались недовольные Революционным правительством. В его окружении, среди его ближайших друзей — Камилла Демулена, Филиппо, Лежандра, Делонэ, Делакруа — росло стремление «умерить» политику Революционного правительства, притупить ее острие — ослабить репрессии против врагов революции, отказаться от террора, восстановить свободу печати, создать Комитет милосердия и т. д. Рупором настроений дантонистов стала издававшаяся Камиллом Демуленом газета «Старый кордельер», в форме достаточно прозрачных намеков и исторических параллелей осмеивавшая политику революционной диктатуры.

Матьез, много сделавший для разоблачения культа Дантона, созданного в свое время Оларом, приписывал знаменитому трибуну и преступления — связь с внешним врагом, личную продажность, которые так и остались недоказанными [75] A. Mathiez. Autour de Danton. Paris, 1926. . Но если нельзя согласиться с теми обвинениями, которые позже, во время процесса, были предъявлены Дантону, то остается несомненным, что в его окружении и в рядах «снисходительных» вообще было немало людей, сохранявших лишь внешнюю принадлежность к якобинской партии, а на деле переродившихся — ставших спекулянтами, казнокрадами, взяточниками. Фабр Д'Эглантин, Шабо, Базир и другие депутаты Конвента, разоблаченные по делу Ост-Индской компании в воровстве и взяточничестве, — лишь один пример, показывающий, как далеко зашла коррупция среди части якобинцев. В целом группа дантонистов-«снисходительных», атаковывавшая справа якобинскую революционно-демократическую диктатуру, объективно являлась политическим представительством новой, выросшей за годы революции спекулятивной хищнической буржуазии.