Ольга Косик - Голоса из России. Очерки истории сбора и передачи за границу информации о положении Церкви в СССР. 1920-е – начало 1930-х годов

Текст декларации митрополита Михаила с выделенными фрагментами, написанными С. Т. Кариным, не обнаружен, нет и упоминания о нем в письмах Вельмина. Но то, что он существовал, – несомненно. Ведь именно С. Т. Карин, который вносил в проект декларации свои изменения и добавления, допрашивал Косткевича и составлял записку и, следовательно, знал о его существовании.

По словам Косткевича, митрополит Михаил якобы поддержал идею обратиться к митрополиту Евлогию с просьбой провести сбор средств в пользу ссыльных. Косткевич показал, что текст декларации с поправками Карина, протоколы епископских съездов и меморандум о польской автокефалии он отправил Вельмину, однако в письмах Вельмина Евреинову о такой посылке не говорится. Скорее всего, эти документы посланы не были. Косткевич признается также в отправке своего препроводительного письма на имя Вельмина относительно необходимости связи с митрополитом Евлогием, установок о легализации, обращении к иностранным правителям, вопросе о ссыльных епископах (под этим понимались архиереи как находящиеся в ссылках, так и заключенные в тюрьмах и лагерях), о денежной помощи, о переговорах с митрополитом Дионисием и пр. Как говорилось ранее, многие из этих вопросов – но не все – действительно поднимались в письме Косткевича Вельмину. Однако письмо было написано 30 апреля 1927 г., а митрополит Михаил вернулся в Киев из ссылки на Кавказ только в сентябре 1927 г., то есть благословлять и обсуждать по крайней мере первую посылку документов он не мог. Осенью 1929 г. митрополит Михаил скончался.

Второй документ, который митрополит Михаил якобы хотел передать за границу, был протокол епископского съезда в Киеве. Этих съездов в 1928 г. было два. 25 января 1928 г. в Киеве состоялся съезд епископов Украины, продолжавшийся три дня. На нем были заслушаны доклад Экзарха Украинской Церкви митрополита Михаила (Ермакова) об открытии Патриаршего Управления и Временного при нем Священного Синода, первое и второе послания митрополита Сергия и Временного при нем Священного Синода, а также послание митрополита Михаила об организации Высшего церковного управления и епархиальных управлений на Украине. На августовском съезде 1928 г. были лишены кафедр 17 украинских епископов, находившихся в ссылке. Эти документы или ссылки на них в переписке также не обнаружены [394].

Третьим документом был меморандум на имя польского митрополита Дионисия о польской автокефалии [395]. Меморандум тоже обнаружить не удалось.

Четвертым документом указан уже известный «Обзор…», составленный якобы по поручению митрополита Михаила. Косткевич указывал, что «Обзор…» должен был осветить жизнь Церкви как до легализации, так и после нее, показать роль государственных органов, ведающих церковными делами, а именно соответствующих отделений ГПУ, которыми в Москве ведает Тучков, а в Харькове Карин. При чтении «Обзора…» должна была стать понятной сущность легализации, почему представители церковной власти были вынуждены на нее согласиться, новые методы властей в борьбе с Церковью и способы членов Церкви отстоять свое существование. Как видно из ранее изложенного, содержание «Обзора…» было совершенно иным.

Пятое, что подлежало передаче за границу для широкого опубликования, – это сведения о ссыльных епископах. Эту информацию, по словам Косткевича, митрополит Михаил должен был получить от архиепископа Константина (Дьякова) из Москвы и передать Георгию Александровичу. Список 117 епископов, как уже говорилось, был послан ранее и увидел свет в июле 1927 г. Здесь речь идет о новом списке. Это был уже список 197 епископов, на котором последовательность епархий была в алфавитном порядке. На полях чернилами указывалось место ссылки или заключения. В конце списка находился штамп «Заместитель Патриаршего Местоблюстителя», скрепленный круглой печатью «Московской Патриархии» и чьей-то неразборчивой подписью. Этот список, по словам митрополита Михаила, исходил непосредственно из Синода митрополита Сергия. Его надо было использовать для составления списка ссыльных и снабдить предисловием, указав, что он является лучшим доказательством того, почему пришлось идти на легализацию [396]. Список опубликован не был, но обнаружился в Архиве Архиерейского Синода Русской Православной Церкви [397]. Скорее всего, он был в числе документов, отправленных в Варшаву Вельмину.

В других показаниях список пересланных документов варьируется, и в них фигурирует уже не митрополит Михаил как инициатор посылки, а архимандрит Ермоген, за которым стоял митрополит Сергий или некий «центр». Чекисты заподозрили обвиняемого в неискренности.

Они, изложив его показания, сообщают свои соображения:

«К этим показаниям в части, касающейся связи Косткевича с умершим экзархом Михаилом, мы отнеслись критически, приняв все меры к проверке правдоподобности их. Мы подозревали, на основании целого ряда неправдоподобно освещенных в показаниях Косткевича фактов, что он, являясь польским шпионом, старается свою вину частично переложить на умершего митрополита Михаила. Если же он действовал от какой-то группы, то такой ссылкой на митрополитов Михаила и Константина Косткевич пытается отвести подозрения от действительных виновников. Между тем, по всем данным, которые мы имеем, Косткевич, разорвав фактически после опубликования деклараций с Михаилом и Константином, очень тесно был до 1930 г. и частично даже в 1930 г. связан с ультраправославными кругами, в частности, попом Селецким (Харьков), епископом Филаретом [398], Жураковским, архиепископом Василием Богдашевским (Киев), епископом Сергием Кулинским [ошибка; следует: Куминским] и др. ссыльными».

Сотрудники Украинского ГПУ Люшков и Карин добавляют интересную деталь: «К тому же нам было известно, что Михаил и Константин после разрыва ультраправославных с ними отзывались о Косткевиче как об “авантюристическом молокососе” (ему 27 лет)» [399].

Косткевича допросили снова. На этот раз он отказался от своих прежних показаний и заявил, что никаких поручений от митрополита Михаила и митрополита Константина о связи с заграницей он не получал и дал показания, чтобы «свалить всю вину на умершего Михаила» [400].

Помета Е. А. Тучкова на «Записке» гласит: «т. Полянскому. Над первой версией в показаниях Косткевича нужно еще поработать, несмотря на то что Косткевич отказался от этой версии. Возможно, что он и теперь крутит <���…> [401]. Догадка была не лишена оснований, Г. А. Косткевич старался выйти из положения с минимальными потерями для себя и своих знакомых.

Однако, по-видимому, под сильным нажимом следователя он стал давать подробные признательные показания.