Дмитрий Шерих - Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Смертоносная холера. С британского рисунка XIX столетия

Статистика официальная: как и прошлые годы, в ней не учтены многие случаи, оставшиеся без внимания врачей и власти. Можно предположить, что в послереволюционном Петрограде таких случаев было больше, чем в мирном царском Петербурге. И все же обратим внимание на относительно скромные показатели смертности: чуть выше трети заболевших – результат не рекордный, но в реальных петроградских условиях 1918 года просто выдающийся.

Умели работать большевики, когда хотели!

После 1918 года большие холерные эпидемии Петроград – Ленинград – Санкт-Петербург не навещали, хотя с холерным хвостом помучаться еще пришлось. В 1919 году холерой заболели не менее 1180 человек, примерно половина из которых умерли, а вот уже в статистике 1920 года отмечены всего шесть случаев заболевания холерой с тремя смертельными исходами.

Отдельные случаи болезни – «спорадической холеры», как сказали бы в XIX столетии, – случались и позже. Но не эпидемии. Даже в тяжелейшие блокадные дни, при отсутствии нормального водоснабжения, благодаря самоотверженному труду медиков и большой санитарно-просветительской работе серьезной холерной эпидемии удалось избежать.

Риск проникновения Cholera morbus в город существует и сегодня, и это заставляет санитарные службы разрабатывать планы «противохолерных мероприятий по городу Санкт-Петербургу» – но пока что это риск скорее теоретический. И будем надеется, что таковым и останется.

Ну, а нам, чтобы завершить эту тему, остается лишь проследить судьбу главных холерных памятников Петербурга. Потому что и сегодня сохраняются в городе объекты, явственно напоминающие о былых визитах «азиатской гостьи».

Выступление Николая I на Сенной площади во время холерного бунта. Барельеф с пьедестала конного монумента Николая I на Исаакиевской площади

Главный из них – бесспорно, конный монумент императору Николаю I, воздвигнутый на Исаакиевской площади скульптором Петром Карловичем Клодтом и чудом переживший послереволюционную борьбу с царскими памятниками. Пьедестал этого памятника украшают четыре барельефа, отражающих ключевые события николаевского правления: восстание декабристов 14 декабря 1825 года, создание Свода законов Российской империи, открытие железной дороги из Петербурга в Москву, а также – главное для нас – выступление Николая I на Сенной площади в июне 1831 года, во время холерного бунта.

Скульптор Николай Александрович Рамазанов, создавая этот барельеф, внимательно отнесся к историческим источникам, отчего и современники ссылались на его работу как на достоверное свидетельство происходившего. Один из них, уже знакомый читателю Иван Романович фон дер Ховен, писал в 1880-е годы, споря с другими мемуаристами: «Что государь прибыл не на пароходе, а прямо в дорожной коляске на площадь, то этому доказательством может служить и барельеф на памятнике Николаю I.

Вероятно, академик Клодт, коему было поручено сочинение и отливка памятника, имев верные сведения о прибытии государя на площадь, изобразил его стоящим в коляске, запряженной четвернею усталых лошадей. Если бы государь прибыл в пароходе, то, вероятно, приехал бы от пристани на площадь на городском экипаже парою».

Не Клодт, а Рамазанов. И прибыл именно на пароходе, о чем были хорошо осведомлены ближайшие соратники Николая I, включая графа Александра Христофоровича Бенкендорфа. А вот коляска с четверкой лошадей и в самом деле на площади присутствовала, только вывод из этого факта Иван Романович сделал неверный.

Еще одно приметное напоминание о событиях 1831 года – две часовни, построенные в 1832 году на Грязной (ныне Марата) улице возле Никольской единоверческой церкви. Пребывают они сегодня в очень разном состоянии, в одной проводятся службы, а другая находится в запустении – но обе в равной степени напоминают о холерных временах.

А вот другим памятникам и памятным местам холерных дней повезло меньше. Много меньше. Скажем, церковь во имя Воскресения Христова, находившаяся в Малой Коломне, на нынешней площади Кулибина: ее снесли в 1932 году, через 101 год после памятных холерных событий.

Мало того: из пяти холерных некрополей, созданных в 1831 году, до наших дней свой официальный статус не сохранил ни один.

Холерный участок рядом со Смоленским кладбищем, где похоронили архитектора Василия Алексеевича Глинку, влился со временем в сам этот некрополь и является неотъемлемой его частью.

Холерное кладбище «на Волковом поле», где обрели последний приют декоратор Пьетро Гонзаго, сенатор Петр Степанович Молчанов, врач Осип Осипович Реман и книгопродавец Иван Петрович Глазунов, еще в 1903-м значилось в списке недвижимых имуществ города Санкт-Петербурга, хотя исследователь столичных некрополей Владимир Иванович Саитов и утверждал, что оно было официально упразднено в 1871-м. Ошибался несомненно; в отчетах Городской управы за 1872 год учтены 488 рублей, направленные на содержание «служительского дома» при «Волковском холерном кладбище».

В начале XX столетия, однако, кладбище и в самом деле было упразднено; ныне это Холерный участок Ново-Волковского кладбища, между Волковским проспектом и рекой Волковкой. Любопытно также, что до 1930-х годов через реку Волковку у Витебской Сортировочной улицы был переброшен Холерный мост.

Холерное кладбище на Выборгской стороне на Куликовом поле («на болотистом поле, покрытом кочками»), место упокоения Матвея Мудрова, адмирала Гаврилы Сарычева и многих других жертв холеры, было упразднено также в XIX столетии – «не ранее 1875 г.», как писал все тот же Владимир Иванович Саитов.

Оценка историка и на сей раз приблизительна: известно, что в 1875 году городская власть оплачивала подрядчику Щеглову дрова, поставленные для сторожевого домика «на Выборгском холерном кладбище» (а значит, погост еще числился действующим) – но известно также, что и в 1885 году от пускались средства на ремонт той же караулки.

Впрочем, в конце XIX века, согласно свидетельству современников кладбище было уже окончательно заброшено:

На территории погоста достаточно обильно разросся сплошной лес: березы, сирень, сосны, изредка елки, выросшие кусты вербы. Среди деревьев лишь изредка можно было увидеть ветхие, заросшие мхом, каменные надгробия.

Но хорошо над равниной выделялось множество высоких холмов – следов коллективных погребений периода очередной холерной эпидемии.