Елена Рыбина - Новгород и Ганза

Ученые-лингвисты употребляют терминологическое обозначение «нижненемецкий язык Ганзы», подчеркивая тем самым ключевую роль Ганзейского союза в истории и судьбе нижненемецкого языка. Однако поскольку внешнеторговая деятельность Ганзы не ограничивалась Германией, а простиралась на всю Северную Европу от Англии и Шотландии до Руси, то расширялась и география распространения ее языка. Так нижненемецкий язык Ганзы достиг статуса международного языка торговли и дипломатии, который он сохранял в XIV—XV в. и утратил с упадком Ганзы, начавшимся в связи с открытием Америки и новых торговых путей. Положение и значение нижненемецкого языка Ганзы для Северной Европы сопоставимо с ролью латыни как международного языка права, науки и религии и — с учетом изменившихся масштабов глобализации — с ролью английского языка в качестве средства международного общения в современном мире.

В истории языкового знакомства северогерманского купечества с Новгородом большое значение имело то, что немецкие купцы пришли в Новгород буквально «по скандинавским следам», вначале укрепившись на Готланде, а затем начав торговлю и в Новгороде. На этом начальном этапе немцы знакомились с новым языковым окружением через скандинавское посредничество. От этого времени остались следы в средненижненемецком языке: например, устав ганзейской купеческой общины в Новгороде, Петрова подворья, носит скандинавское название скра, в нижненемецком skra, schra или scraa от древнескандинавского слова skra «высушенная шкура, грамота, свод законов, кодекс». Дело в том, что первая редакция этого устава была написана на Готланде между 1229 и 1250 гг. (ил. 3). В это время город Висбю на Готланде уже практически двуязычен: в магистрате вместе с готландцами заседают немцы, городское право Висбю существует в параллельных немецкой и скандинавской редакциях. В этих условиях текст первой Новгородской скры для немецкого купеческого подворья на Волхове составляется на нижненемецком языке, но он, естественно, несет в себе следы тесного соседства со скандинавским языковым сообществом Висбю.

Языковое знакомство немецких купцов с Русью начинается через устное общение. Старейший слой местных слов и названий, воспринятых нижненемецким на этой устной стадии, представлен географическими названиями Новгородской земли.

Заимствования новгородской топонимики несут в себе следы древних контактов, в которых участвовали русские, скандинавы, немцы и финское население западных новгородских земель и областей, расположенных на пути в Новгород. В немецкой форме этих слов явственно прослеживаются не только славянские, но и угро-финские черты, указывающие на то, что в этот ранний, еще до-ганзейский период в русско-немецком контакте участвовали финские диалекты местного населения. Например, название острова Котлин, на котором сегодня стоит город-крепость Кронштадт, встречается в древнешведской форме Ketlingen, которую употребляют и немцы в своем старейшем торговом договоре с Новгородом на нижненемецком языке — грамоте Ярослава 1269 г.: binnin ketlingen van gotlande «от [острова] Готланд до [острова] Котлин». Это немецко-скандинавское обозначение, так же как и русское название Котлин, происходит от финского Kattila. Столь же давно известно немцам и название A Idagen «Ладога», воспринятое ими через скандинавскую форму Aldeigju-borg, первоначально, как видно из ее второй части -borg, относящуюся к укрепленному населенному пункту, а уже затем перенесенную на Ладожское озеро. Этот топоним северо-западной Руси, хорошо знакомый скандинавам и упомянутый даже в исландских сагах, а также русское название Ладога возникли независимо друг от друга, но из одного и того же источника: оба происходят от финской формы aaldokas или aallokas. Это свидетельствует о том, что на ранних этапах своего знакомства с топографией и топонимикой и гидронимикой новгородских земель скандинавы, а вслед за ними и северные немцы встречались с коренным финским населением и его языком. Как и русские, они могли усваивать местные названия непосредственно из финского, но был, как мы видели, и другой путь — через скандинавское посредничество. Еще один пример — нижненемецкое название реки Ижоры Engera, возникшее из сложения Enger- и а - «вода», которое пришло из финского Inkeri через скандинавский. Разумеется, возможен был и путь заимствования через древнерусский язык. Название реки Волхов пришло в нижненемецкий язык в древнерусской форме: источником упоминаемого в ганзейских текстах Uolkov, Wolkow должно было быть древнерусское обозначение Волховъ. Скандинавская же форма Olkoga, Alhava объясняется прямым заимствованием из финского Olhavan-joki.

Местные географические названия карело-финской зоны, включавшей новгородские земли и Приладожье, были известны скандинавам задолго до прихода немецкого купечества, еще по их ранним связям с Русью и Востоком. Историки полагают, что, например, Ладогу скандинавы узнали за век до Киева и Константинополя. Топонимы на -gardr (к которым относится и скандинавское обозначение Новгородской земли Holmgardr, позднее перенесенное и на сам город) и название Ладоги Aldeigjuborg считаются языковыми свидетельствами древнейших скандинавско-финских контактов, относящихся еще к VIII—IX вв. Когда в XII—XIII вв. начинает развиваться письменная традиция ганзейских городов и создаются ранние письменные источники по истории взаимоотношений Ганзы с Новгородом, эти топонимы и гидронимы, проникшие в западные языки через устное общение, уже занимают в них прочное место. Ганзейские писцы свободно употребляют их в документах, составленных не только на нижненемецком, но и на латинском языке, например в грамоте 1260-х гг.: inter engeren et aldagen «[на пути] между Ижорой и Ладогой».

Имена нарицательные могли заимствоваться в различные периоды пребывания немецких купцов в Новгороде. Большинство из них проникало в язык ганзейцев через устное общение, и только некоторые социальные термины являются типичными заимствованиями через сферу официально-делового письма. В ходе культурных, торгово-дипломатических и, конечно, языковых контактов Руси с Северной Германией наблюдаются как нижненемецкие заимствования в русских текстах, так и русские — в нижненемецких текстах. Вторая группа значительно многочисленней, чем первая.

Нижненемецкий заимствовал из древнерусского языка названия мер весов, денег, товаров, титулов официальных лиц или инстанций и некоторых других понятий и реалий, в отношении которых авторы текстов не сочли правильным употребление родного слова или проявляли в этом вопросе колебания. Товары, деньги и меры веса — это характерные культурные реалии, для которых иностранный язык не располагает собственными обозначениями и поэтому заимствует их из местного языка. Так были заимствованы из русского языка слова, обозначающие русские денежные единицы: кипе «куна» (первоначально кунья шкурка, используемая в качестве разменной единицы) и названия денежных единиц soltnyck, zlotnyk «золотник», musskowike «московка» и rubel «рубль».