Сборник статей - Российская империя в сравнительной перспективе

Испанской империи был посвящен единственный доклад на конференции – доклад Себастьяна Бальфура. Автор не проводил сравнительное исследование, однако его анализ зависимости формирования испанского национального государства от империи и проблемы относительной отсталости Испании по сравнению с развитыми странами Западной Европы позволил провести параллели с восточноевропейским опытом. Вывод Бальфура о том, что окончательная потеря Испанией своей империи в 1898 году привела к кризису государственности и росту сепаратистских движений внутри Испании, оказался продолжением мысли А. Рибера о глубокой связи процесса формирования национального государства с имперским опытом.

Доклад Филиппа Тера был посвящен парадигмам немецкой истории и явился попыткой творческого использования потенциала имперских исследований для анализа немецкой истории в контексте Центральной и Восточной Европы. Ф. Тер отметил парадоксальный континуитет между историографией до и после 1945 года, которая, несмотря на всю разницу в оценках немецкого исторического опыта, сохранила нациецентричную исследовательскую оптику. Вывод немецкой истории из контекста сравнения с Западными странами (Францией и Англией) и ее помещение в многонациональный и имперский контекст Центральной и Восточной Европы (с соответствующим учетом фактора национальных меньшинств в Германской империи и участия Германии в колониальных проектах) представляется, по мнению Тера, весьма продуктивным и позволит по-иному осмыслить особенности немецкого исторического развития в Новое время, в том числе и проблему нелиберального политического устройства.

Доклад Ильи Винковецкого был посвящен истории Российско-Американской кампании, которая, по его мнению, опровергает однозначное утверждение, что опыт Российской империи не походит к процессам образования западных колониальных и торговых империй.

В ходе дискуссии участники вернулись к тем общим вопросам компаративистики, которые, хотя и не были поставлены в докладах, но возникали при ознакомлении с докладами данной секции. А. Миллер подчеркнул, что, хотя выделение Российской, Габсбургской и Османской империй в отдельную группу для сравнительного анализа имеет смысл и давнюю традицию, необходимо выходить за эти традиционные рамки сравнений и полнее учитывать общий имперский фон. А. Рибер обратился к историографической классике сравнительной истории (М. Блоку) и отстаивал релевантность сравнительного исследования только в тех случаях, когда имело место соприкосновение или взаимное влияние сравниваемых обществ. В этом отношении анализ континентальных империй представляется А. Риберу более обоснованным, нежели сравнение опыта этих империй и колониального империализма. В том же духе высказался М. Ходарковский, указавший на то, что случай Аляски являлся скорее экзотическим, нежели типическим в общей модели построения Российской империи, так как доминантным фактором расширения империи в России являлись стратегические, а не коммерческие соображения.

Размышляя о контексте и форме исторического сравнения, Д. Ливен начал дискуссионную линию, которая была продолжена в ходе конференции. Ливен отметил, что сравнение империй как целостных феноменов невозможно, и аргументировал свою позицию, указав на характерное для всех империй разнообразие региональных и национальных укладов и неравномерность течения имперского «времени». По его мнению, необходимо сравнивать отдельные регионы или имперские случаи между собой. А. Миллер отметил важность того, что на этой секции был рассмотрен испанский случай, который не вписывается в классическую модель западных колониальных империй, но является весьма поучительным для исследователей Восточной Европы, которые сталкивались с проблемой относительной отсталости. В связи с этим А. Миллер предложил категорию «империи Второго мира», которые сохраняли суверенитет, но не принадлежали к числу развитых стран Запада.

Вторая секция конференции была посвящена генезису и механизмам формирования империй. Сделанные М. Мейером, А. Каппелером и Г. Вальтер-Клингенштайн доклады были построены по принципу сравнительно-ориентированного анализа отдельных случаев соответственно Османской, Российской и Габсбургской империй. При этом А. Каппелер попытался дать в своем докладе, помимо политического нарратива, обобщение действовавших в донациональном государстве механизмов общественной и политической интеграции. По мнению Каппелера, в зависимости от времени, уровня политического и общественного развития включаемого региона, степени обоснованности претензий Москвы и Петербурга на данную территорию, оказываемого сопротивления и международной ситуации механизмы форсирования Российской империи варьировались от введения косвенного правления и частичной интеграции элит до полной интеграции в политическую структуру империи. Таким образом, Российская империя складывалась как «составное государство», и в этом смысле ее можно сравнивать с другими континентальными империями, которые также отличались существенным разнообразием внутреннего устройства и наличием механизма непрямого управления. В этом пункте Каппелеру возражал Р. Уортман, который ратовал за выявление различий в идеологических основаниях и практиках континентальных империй. Уортман обратил внимание на то, что он назвал «парадоксом Каппелера», а именно на его тезис о наличии в основании легитимации Московской и Российской империй и византийского, и династически-древнерусского, и золотоордынского наследий, а также на то, что наследником степной исламской империи стало православное царство. Уортман аргументировал свои возражения тем, что все вышеперечисленные наследия были творчески переработаны российской монархией и перестали быть механически сосуществующими элементами. Более того, наличие династического древнерусского канона российской монархии отличает историю российского имперского центра от центров других империй. Ссылаясь на критиков модернистской теории национализма, и в частности на Э. Смита, Уортман видит в истории российской монархии сложение протонационального ядра, которое затем привело к возникновению династического национализма и претензиям на национальный характер Российской империи с соответствующим отрицанием многонационального характера имперского общества и государства. Это отличало развитие российской монархии как имперского института от Османской династии, которая так и не смогла трансформироваться из наднациональной в национальную, обрести свое «изобретенное» национальное ядро. Отталкиваясь от допущения исторической динамики в истории империи, Уортман указал на разницу между развитием Российской и Османской империй, которая заключалась в восприятии российской элитой европеизации и использовании европейских заимствований в модернизации империи. Ряд представителей турецкой историографии оспорили традиционный тезис об особенном характере Османской империи, связанным с исламом и невозможностью европеизации исламской культуры. Они указали на разные механизмы интеграции на западе и востоке империи и на влияние европейской культуры и идеологии на развитие Османской империи. А. Миллер, продолжая дискуссионную линию, начатую Д. Ливеном, предложил учитывать специфический характер различных регионов внутри империй (как в случае с западом и востоком Османской и Российской империй) и сравнивать отдельные региональные ситуации. Однако, Миллер также заметил, что для написания имперской истории исследователям недостаточно ограничиваться существующими категориями империи и региона, так как для анализа истории отдельных имперских окраин необходимо учитывать контекст межимперского соревнования и взаимного влияния. Поясняя свою точку зрения, Миллер обратил внимание участников на доклад Каппелера, который указал на то, что и Российская, и Османская империи являлись наследниками Золотой Орды, а потому находились в состоянии соревнования за межимперское пограничье. Не беря в расчет историю этого соревнования и наличие больше чем одного центра притяжения и влияния, нельзя понять историю этого региона, который может быть описан как макросистема четырех континентальных империй. Империи Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и Османов влияли друг на друга через идеологии (панславизм, панисламизм или пантюркизм, пангерманизм), через поддержку той или иной религиозной системы (православия, ислама, католицизма или протестантизма), через миграцию подданных и финансовую поддержку различных движений в соседних империях.