Сборник статей - Российская империя в сравнительной перспективе

27 Подробнее см.: Эмиссии государственных и железнодорожных займов и коммерческие банки // Петербург. История банков… С. 189–201.

28 См.: Ананьин Б.В. Россия и международный капитал, 1897–1914. JL, 1970. С. 10–14.

29 Там же. С. 42.

30 Там же. С. 69–70.

31 Там же. С. 140–141.

32 Там же. С. 170–176.

33 Никольский Б.A. Франция и Россия (к 25-летию франко-русского союза). Пг., 1917. С. 15.

34 Renouvin P., DuroselleJ.-B. Introduction ä l’histoire des relations internationales. Paris, 1964. P. 139.

В 1885 году известный историк литературы А. Пыпин опубликовал в «Вестнике Европы» статью под названием «Волга и Киев» 1. Он начинает ее с рассказа о своей беседе с мастером литературного описания природы И.С. Тургеневым. В разговоре выясняется, что тот никогда не бывал на Волге. Это становится для Пыпина отправной точкой для рассуждений о том, что «русская литература Волгу не освоила», что «Волги нет и в русской живописи» (188–189). «Если действительно мы так преданы задаче „самобытности“, народно-государственной оригинальности, так стремимся дать вес своему родному наперекор чужеземному и т. д., то одной из первых забот было бы знать это родное, по крайней мере в его основных, наиболее характерных пунктах. Волга, без сомнения, принадлежит к числу таких пунктов» (193). Аналогичные упреки и сожаления Пыпин высказывает в связи с Киевом: «Историк, публицист, этнограф, художник должны видеть Киев, если хотят составить себе живое представление о русской природе и народности, потому что здесь опять (как и на Волге. – А. М.) одни из лучших картин русской природы и одна из интереснейших сторон русской народности… Киев – единственный город, где чувствуется давняя старина русского города» (199–200).

Чтобы верно интерпретировать эти рассуждения, обратим внимание на два других мотива этой статьи. Во-первых, саратовский уроженец Пыпин прекрасно понимает, что «здесь, на Волге, смешение этнографическое и кровное» (196). Он издевается над стремлением некоторых «стереть» все нерусские национальности: «это была бы задача для мономана, достойная известного щедринского героя, вопрошавшего „зачем река?“» (211). И в этой статье, как и во многих других своих трудах, он выступает против репрессий в отношении украинского языка и отстаивает право малорусов быть непохожими на великорусов, «как до сих пор северный француз, немец, итальянец не похожи на южных» (212).

Во-вторых, сказав о Волге и Киеве как о «характерных пунктах родного», не освоенных русским искусством, Пыпин противопоставляет их популярным у писателей и художников Кавказу, Крыму, остзейскому краю, которые, по его мнению, к категории «родных пунктов» не относятся (196). Он с сарказмом пишет о русских художниках, «которые предпочитают изображать „мельницы в Эстляндии“ или кучу краснобурых камней под именем „крымских эскизов“, или что-нибудь столь же занимательное» (190). То есть не вся территория империи принадлежит, с его точки зрения, к разряду «родного, русского», но единство империи он при этом сомнению не подвергает.

Текст Пыпина в своих идеологических основаниях не носил сколько-нибудь революционного и оригинального характера, а был скорее типичен для настроений русского образованного общества. Он замечателен лишь полнотой и систематичностью изложения распространенной точки зрения, и мы еще вернемся к нему в этой статье, задача которой – обозначить самые общие параметры темы, до сих пор не получившей должного внимания исследователей. Речь идет о «ментальных картах» русского национализма.

Слишком многие историки, к сожалению, не придают должного значения тем идеям и настроениям, тому дискурсу, который так хорошо иллюстрирует статья Пыпина. Когда Роджерс Брубейкер написал, что «нигде теоретический примитивизм исследований национализма не проявляется столь явно, как в литературе (и квази-литературе) об этом регионе», он имел в виду Восточную Европу и политологов 2. Представления о проблематике русского национализма, о взаимоотношениях русского национализма и империи, которые доминируют сегодня в историографии, заставляют думать, что отчасти эта критика касается и историков.

Приведу примеры из нескольких публикаций самого недавнего времени. Дэвид Роули в своей статье приходит к выводу, что нет никакого основания говорить о русском национализме «в общепринятом смысле» в эпоху империи Романовых. «Общепринятым» Роули считает определение Эрнеста Геллнера, который утверждал, что «национализм – это прежде всего политический принцип, в соответствии с которым политическое и национальное целое должны совпадать… Националистические чувства – это чувства гнева, пробуждаемые нарушением этого принципа, или чувства удовлетворения от его реализации. Националистическое движение вызывается к жизни чувствами этого рода». Следовательно, заключает Роули, «русское националистическое чувство могло найти выражение в двух формах: либо русская нация очертит границу вокруг территории, на которой живут русские, и отделит себя от всех нерусских территорий, либо она может попытаться превратить всех жителей Российского государства в членов русской нации. Первый вариант предполагал бы роспуск империи и создание русским народом собственного государства. Второй вариант предполагал бы аккультурацию с русской этничностью (русификацию) всех народов империи» 3. Здесь Роули ясно излагает и доводит до логического завершения те теоретические посылки, которые лежат в основе многих работ о русском национализме.

Тезис о том, что русские не делали различия между империей, национальным государством и нацией, кочует из одного исследования в другое и приводит многих авторов к рассуждениям о том, что программа русского национализма сводилась к заведомо нереалистичному проекту преобразования империи в национальное государство. Именно им руководствуется, например, Роберт Кайзер, когда пишет, что «различие между Русью как родиной предков и Россией как территорией Российской империи утратило со временем ясное значение» и определяет «русский националистический проект» как «преобразование Российской империи в русское национальное государство» 4. «Главный вопрос для руководителей России в XIX и XX вв. можно сформулировать так: возможно ли внедрить в сознание этнически разнообразного населения империи составную национальную идентичность», наподобие британской, – пишет в этом же духе Джеффри Хоскинг в своей книге о том, «как строительство империи препятствовало формированию нации» 5. «Воображаемая география: Российская империя как русское национальное государство» – это название одной из глав и тема всей недавно вышедшей книги Веры Тольц 6.