Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Въ моемъ распоряженiи окажутся такiя великiя блага, какъ тапочки -- я ихъ могу дать, а могу и не дать... И человeкъ будетъ ходить либо въ пудовыхъ казенныхъ сапожищахъ, либо на своихъ голыхъ частно-собственническихъ подошвахъ.

И, наконецъ, если мнe это понадобится, я приду, напримeръ, къ завeдующему ларькомъ товарищу Аведисяну и предложу ему полтора мeсяца жратвы, отдыха и сладкаго бездумья на моемъ вичкинскомъ курортe. На жратву Аведисяну наплевать и онъ можетъ мнe отвeтить:

Нашъ братъ презираетъ совeтскую власть,

И даръ мнe твой вовсе не нуженъ.

Мы сами съ усами и кушаемъ всласть

На завтракъ, обeдъ и на ужинъ...

Но объ отдыхe, объ единственномъ днe отдыха за всe свои 6 лeтъ лагернаго сидeнiя, Аведисянъ мечтаетъ всe эти 6 лeтъ. Онъ, конечно, воруетъ -- не столько для себя, сколько для начальства. И онъ вeчно дрожитъ -- не столько за себя, сколько за начальство. Если влипнетъ онъ самъ -- ерунда, начальство выручить -- только молчи и не болтай. Но если влипнетъ начальство? Тогда -- пропалъ. Ибо начальство, чтобы выкрутиться -- свалитъ все на Аведисяна, и некому будетъ Аведисяна выручать, и сгнiетъ Аведисянъ гдe-нибудь на Лeсной Рeчкe...

Аведисянъ облизнется на мой проектъ, мечтательно посмотритъ въ окно на недоступное ему голубое небо, хотя и не кавказское, а только карельское, но все же небо, и скажетъ этакъ безнадежно:

-- Полтора мeсяца? Хотя бы полтора дня... Но, товарищъ Солоневичъ, ничего изъ этого не выйдетъ... Не отпустятъ...

Я знаю, его очень трудно вырвать. Безъ него начальству придется сызнова и съ новымъ человeкомъ налаживать довольно сложную систему воровства. Хлопотливо и небезопасно...

Но я скажу Аведисяну небрежно и увeренно:

-- Ну, ужъ это вы, т. Аведисянъ, предоставьте мнe.

И я пойду къ Дорошенкe, начальнику лагпункта.

Здeсь могутъ быть два основныхъ варiанта:

1. Если начальникъ лагпункта человeкъ умный и съ нюхомъ, то онъ отдастъ мнe Аведисяна безъ всякихъ разговоровъ. Или, если съ Аведисяномъ будетъ дeйствительно трудно, скажетъ мнe:

-- Знаете что, т. Солоневичъ, мнe очень трудно отпустить {355} Аведисяна. Ну, вы знаете -- почему, вы человeкъ бывалый... Пойдите лучше къ начальнику отдeленiя т. Поккалну и поговорите съ нимъ...

2. Если онъ человeкъ глупый и нюха не имeетъ, то онъ, выслушавъ столь фантастическую просьбу, пошлетъ меня къ чортовой матери, что ему очень дорого обойдется... Не потому, чтобы я былъ мстительнымъ, а потому, что въ моемъ нынeшнемъ положенiи я вообще не могу позволить себe роскоши быть посланнымъ къ чортовой матери...

А такъ какъ Дорошенко человeкъ толковый и, кромe того, знаетъ о моемъ блатe у Успенскаго, онъ вeроятнeе всего уступить мнe безо всякихъ разговоровъ. Въ противномъ случаe мнe придется пойти къ Поккалну и повторить ему свою просьбу.

Поккалнъ съ сокрушенiемъ пожметъ плечами, протянетъ мнe свой умилостивительный портсигаръ и скажетъ:

-- Да, но вы знаете, т. Солоневичъ, какъ трудно оторвать Аведисяна отъ ларька, да еще на полтора мeсяца...

-- Ну, конечно, знаю, т. Поккалнъ. Поэтому-то я и обратился къ вамъ. Вы же понимаете, насколько намъ политически важно провести нашу спартакiаду...

Политически... Тутъ любой стремительно-начальственный разбeгъ съ размаху сядетъ въ галошу... По-ли-ти-чески... Это пахнетъ такими никому непонятными вещами, какъ генеральной линiей, коминтерномъ, интересами мiровой революцiи и всяческимъ чортомъ въ ступe и, во всякомъ случаe, -"недооцeнкой", "притупленiемъ классовой бдительности", "хожденiемъ на поводу у классоваго врага" и прочими вещами, еще менeе понятными, но непрiятными во всякомъ случаe... Тeмъ болeе, что и Успенскiй говорилъ: "политическое значенiе"... Поккалнъ не понимаетъ ни черта, но Аведисяна дастъ.

Въ томъ совершенно невeроятномъ случаe, если откажетъ и Поккалнъ, я пойду къ Успенскому и скажу ему, что Аведисянъ -- лучшее украшенiе будущей спартакiады, что онъ пробeгаетъ стометровку въ 0,1 секунды, но что "по весьма понятнымъ соображенiямъ" администрацiя лагпункта не хочетъ его отпустить. Успенскому все-таки будетъ спокойнeе имeть настоящiя, а не липовыя цифры спартакiады и, кромe того, Успенскому наплевать на то, съ какой степенью комфорта разворовывается лагерный сахаръ -- и Аведисяна я выцарапаю.

Я могу такимъ же образомъ вытянуть раздатчика изъ столовой ИТР и многихъ другихъ лицъ... Даже предубeжденный читатель пойметъ, что въ ларьковомъ сахарe я недостатка терпeть не буду, что ИТРовскихъ щей я буду хлебать, сколько въ меня влeзетъ... И въ своемъ курортe я на всякiй случай (напримeръ, срывъ побeга изъ-за болeзни -- мало ли что можетъ быть) я забронировалъ два десятка мeстъ, необходимыхъ мнe исключительно для блата...

Но я не буду безпокоить ни Дорошенки, ни Поккална, ни Аведисяна съ его сахаромъ. Все это мнe не нужно...

Это -- случай гипотетическiй и, такъ сказать, несостоявшiйся... О случаяхъ, которые "состоялись" и которые дали намъ по {356} компасу, по парe сапогъ, по плащу, по пропуску и, главное, карту -- правда, паршивую, но все же карту -- я не могу говорить по причинамъ вполнe понятнымъ. Но они развивались по канонамъ "гипотетическаго случая" съ Аведисяномъ... Ибо не только, скажемъ, кухонному раздатчику, но любому вохровцу и оперативнику перспектива полутора мeсяца на курортe гораздо прiятнeе того же срока, проведеннаго въ какихъ-нибудь засадахъ, заставахъ и обходахъ по топямъ, болотамъ и комарамъ...

А вотъ вамъ случай не гипотетическiй:

Я прохожу по корридору отдeленiя и слышу грохочущiй матъ Поккална и жалкiй лепетъ оправданiя, исходящiй изъ устъ товарища Левина, моего начальника колонны.

Мнe ничего не нужно у Поккална, но мнe нужно произвести должное впечатлeнiе на Левина. Поэтому я вхожу въ кабинетъ Поккална (о, конечно, безъ доклада и безъ очереди), бережно обхожу вытянувшагося въ струнку Левина, плотно усаживаюсь въ кресло у стола Поккална, закидываю ногу на ногу и осматриваю Левина сочувственно-покровительственнымъ взглядомъ: "И какъ это тебя, братецъ, такъ угораздило?"...

Теперь нeсколько разъясненiй:

Я живу въ баракe ? 15, и надо мной въ баракe существуетъ начальство: "статистикъ", староста барака и двое дневальныхъ, не говоря о "выборномъ" начальствe вродe, напримeръ, уполномоченнаго по борьбe съ прогулами, тройки по борьбe съ побeгами, тройки по соревнованiю и ударничеству и прочее. Я между всeмъ этимъ начальствомъ -- какъ листъ, крутимый бурей. Дневальный, напримeръ, можетъ поинтересоваться, почему я, уeзжая въ двухдневную командировку, уношу съ собой двухпудовый рюкзакъ и даже поковыряться въ немъ. Вы понимаете, какiя будутъ послeдствiя, если онъ поковыряется?.. Тройка по борьбe съ побегами можетъ въ любой моментъ учинить мнe обыскъ... Староста барака можетъ погнать меня на какое-либо особо неудобное дежурство, на какой-нибудь ударникъ по чисткe отхожихъ мeстъ, можетъ подложить мнe всяческую свинью по административной линiи. Начальникъ колонны можетъ погнать на общiя работы, можетъ пересадить меня въ какой-нибудь особо дырявый и уголовный баракъ, перевести куда-нибудь моего сына, зачислить меня въ филоны или въ антiобщественные и антисовeтски настроенные элементы и вообще проложить мнe прямую дорожку на Лeсную Рeчку. Надъ начальникомъ колонны стоитъ начальникъ УРЧа, который съ начальникомъ колонны можетъ сдeлать больше, чeмъ начальникъ колонны со мной, а обо мнe ужъ и говорить нечего... Я возношусь мысленно выше и вижу монументальную фигуру начальника лагпункта, который и меня, и Левина просто въ порошекъ стереть можетъ... Еще дальше -- начальникъ отдeленiя, при имени котораго прилипаетъ языкъ къ горлу лагерника...