Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина

Так вот раньше, еще до войны, летному составу полагалась плитка шоколада в день. Я застал уже половину плитки. Никита решил, что летунам и этого много — срезал до четвертинки. Ну, что там было возиться, брали раз в четыре дня по очереди: сегодня ты за четверых, завтра я. Как раз плитка получалась. «Ах, вы так? — оскорбился Никита Сергеевич и дает новое указание: — В жидком виде им весь шоколад! Чтоб не собирали да не раздаривали своим любовницам!..» Тоже мысль. Только не учел наш дорогой Никита Сергеевич одну деталь — тети Пашины заботы. На ведро-то воды сколько тех плиток положено? То-то и оно. Сопрет тетя Паша одну — поди проверь. Да и две, и три — ни черта не поймаешь! Для цвета, для тональности ахнула тетя Паша кофию или какао в то ведро — еще красивей, чем с шоколадом получается. Но тут вдруг один пилот разбился, второй, третий… Животы разрежут — голодные, оказывается, были. Что-то не то… Опять пилотам вместо жидкого продукта твердый стали давать. Хорошо — не газообразный…

Да разве дело только в нормах продовольствия? Эти нормы рассчитаны во всем мире, от них никуда не деться. А вот о «любви народа и правительства» к своей армии, о которой говорил Сталин в канун войны, я и писать не буду! Нет, не его — Иосифа Виссарионовича — любви, а тех, кто за ним на трон громоздились. Одно скажу: когда Брежнев умер — закончились пахмутовские песни «с сединою на висках», хождения на парады стариков с медалями да значками всякими — МОПР, БГТО, ПВХО, «Ворошиловский стрелок»… И тогда невольно подумалось: все, Красной Армии ни забот, ни моральной поддержки ждать уже не от кого! Ведь последующие-то гегемоны и не воевали, и в армии-то даже не служили. Черненко, кажись, покомсомолил годок-два среди пограничников — да и только. Андроповский партизанский лес, поди, до сих пор ищут. Вот и поднастроили обывателя: армия бездельная, армия нас объела, даешь профессиональную армию!.. Даешь — сказала молодежь. 7000 долларов в месяц прапорщику Переплюйкину — как у профессионалов, — не хочешь?..

«А кто не хочет кормить свою армию — будет кормить чужую!» — заметил как-то один специалист по военным вопросам. Наполеон его фамилия. Говорят, кое-что соображал, и не только по военной части. Да что Наполеон! Когда читаешь не конъюнктурные поделки, а честные размышления о минувшем простых солдат — наших современников, — невольно задумываешься и вкрадывается абсолютно немодная и неприемлемая нынче мысль: а ведь Сталин-то… не дурак был…

Из личного архива Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации А.В. Белякова:

«В начале марта 1962 года я со своей женой Ольгой Павловной отдыхал в подмосковном санатории «Архангельское». Это один из красивейших уголков средней России, бывшее родовое именье князя Б.Н. Юсупова. Накануне венского праздника отправились мы из санатория навестить моего старого друга и сослуживца Николая Михайловича Хлебникова. Поехали мы к нему на квартиру на Садово-Кудринскую. Здесь мне и довелось поближе познакомиться с Вороновым и Юдиным.

Супруга Хлебникова, Мария Акимовна, хлопотала у стола, когда в квартиру ввалился Николай Николаевич Воронов — главный маршал артиллерии. Высокий, статный, с коротко постриженными седеющими волосами, он высоко держал свою голову на прямых плечах. На вид ему было лет 65, но в его манере держаться и в какой-то особой неоскорбительной почтительности к собеседникам проглядывалось еще столько задора и молодости, что до коммунизма — так всем нам казалось — он доживет обязательно. Его сопровождала очаровательная брюнетка Нина Сергеевна — жена и верная подруга.

Николай Николаевич привез Хлебникову подарок — прекрасный немецкий двуствольный штуцер калибра 9 мм, а к нему пачку патронов.

— Я слышал, Николай Михайлович, что вам через четыре года будет семьдесят лет, — сказал Воронов. — Вот я и думаю, что за это время вы из этого штуцера убьете не одного лося и не одного кабана. Только бейте наверняка. Второй патрон для страховки, а то кабанчик так может вас пырнуть, что и потрохов не соберете. Я вот недавно сам прыгал от кабана в Завидове…

Любуясь стройной фигурой Воронова, которому так ладно шел штатский костюм, я сказал:

— Завидую вашему росту, Николай Николаевич!

— Как же — 186 сантиметров, а у вас? — спросил он.

— У меня 178.

— Ну вот, видите, разница невелика. Всего 8 сантиметров, — засмеялся он.

В передней снова раздался звонок, и в дверях показались плотная, приземистая фигура Павла Федоровича Юдина и его дражайшая половина — Клавдия Ивановна. С Хлебниковыми они подружились в Китае несколько лет назад. Павел Федорович был там нашим послом почти шесть лет, а Хлебников — военным советником. Вместе работали и вместе отдыхали, ездили на охоту и на рыбную ловлю на «косу Хлебникова». Вернувшись из Китая, Павел Федорович отошел от дипломатической работы.,

За столом Хлебников стал представлять гостям и меня — как своего старого боевого товарища.

— Я был в дивизии Чапаева командиром 74-го артдивизиона, а вот Саша, — говорил Хлебников, показывая на меня, — в это время был адъютантом соседнего 75-го артдивизиона той же дивизии. Мы с ним вместе брали Бугуруслан, Белебей и город Уфу, вместе участвовали в боях против Колчака и отражали известную «психическую» атаку. Но Саша нам, артиллеристам, изменил и после окончания гражданской войны подался в авиацию.

Беседа вскоре перешла к более поздним событиям.

Главный маршал артиллерии Н.Н.Воронов в Великую Отечественную войну был представителем Ставки в Сталинградской операции. Меня же очень интересовал другой вопрос: что делал Николай Николаевич в первые дни войны, и я спросил:

— Где вас застало начало Отечественной?

— За три дня до войны я принял ПВО страны. Знакомясь с обстановкой и входя в курс дела, — начал рассказ Николай Николаевич, — я с первых же часов своей новой работы получал донесения от постов ПВО, находившихся на государственной границе, о том, что слышен шум моторов, что немцы производят замену воинских частей, что есть нарушения границы немецкими самолетами, а местами немцы даже снимают проволоку. Все эти донесения я аккуратно докладывал в Генеральный штаб, а некоторые из них — непосредственно начальнику Генерального штаба Жукову и наркому Тимошенко. На все получал ответы: не поддавайтесь на провокации, войскам даны указания по отдельным самолетам-нарушителям государственной границы не стрелять…

В субботу 21 июня 1941 года, — продолжал Николай Николаевич, — я получил указание оставаться в штабе ПВО до распоряжения. Передав очередные донесения в Генштаб, уже поздно ночью прилег отдохнуть. Часа в три с половиной утра меня разбудил дежурный, который принес свежую ленту с телеграфа: “Севастополь подвергается бомбометанию с воздуха”. Я тотчас позвонил Тимошенко. Он был в своем кабинете и потребовал от меня проверить достоверность донесения, чем я и занялся. Проверка подтвердила, что бомбометание продолжается и усиливается. В это время поступило новое донесение о том, что самолеты производят бомбометание Либавы, Виндавы и Риги. Для меня стало ясно, что война началась. Не было сомнения и в том, что на нас напали немцы.