Яков Гордин - Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Есть и еще одно чрезвычайно существенное свидетельство, подкрепляющее утверждение в "Заметках" Трубецкого. Рылеев показал на следствии: "…Надежда наша основывалась и на словах Трубецкого, который накануне или дни за два до 14 числа, говорил у меня при многих наших членах: "Только бы удалось, а там явятся люди"". Перед этим речь шла именно о правительствующих учреждениях.

Если вспомнить страшную по сути своей судьбу Сперанского, крупного политического деятеля и мыслителя, которому не дали реализовать ни одной из главных его идей, которого протащили сквозь унижение, страх и безнадежность и вернули в государственные верхи с тем, чтоб он стал исполнителем чужой воли и безропотно служил системе, которую он пытался мягко и постепенно, но ликвидировать, — если вспомнить все это, то можно представить себе, как хотелось Сперанскому получить возможность осуществления реформ, настоящей деятельности, компенсации за унижение и уничтоженные грандиозные политические мечтания его молодости. Сперанский понимал, что все это могло произойти только в случае победы оппозиции.

Михаил Фонвизин писал о Сперанском и Мордвинове: "Обоим им известно было существование тайного общества и сокровенная его цель". Так ли это? И не простое любопытство заставляет нас задаваться этим вопросом. Если и в самом деле в правительствующих верхах были люди, знавшие о тайном обществе и его целях и не только не донесшие, но и сочувствовавшие, — это во много раз повышает вероятность победы заговорщиков, а главное, делает существование общества центральным фактом политического бытия тогдашней России. Это значит, что тайное общество аккумулировало политическую энергию страны в очень высокой степени.

Сочувствие Сперанского и Мордвинова важно было лидерам тайного общества в трех планах. Во-первых, как мощный агитационный прием, который особенно сильно действовал на молодых офицеров, примкнувших к обществу перед самым восстанием. Подпоручик Измайловского полка Андреев 2-й показал на первом допросе: "Надежда общества была основана на пособии Совета и Сената, и мне называли членов первого — господ Мордвинова и Сперанского, готовых воспользоваться случаем, буде мы оный изыщем. Господин же Рылеев уверял меня, что сии государственные члены извещены о нашем обществе и намерении и оное одобряют".

Во-вторых, сановные реформаторы могли сыграть решающую роль в том вполне возможном, по мнению лидеров тайного общества, случае, если междуцарствие затянется и вопрос о наследнике придется решать Совету и Сенату. Вот тут Сперанский и Мордвинов в союзе с гвардейским офицерством могли настоять на конституционных переменах.

В-третьих, они необходимы были сразу после удачного переворота. Ибо первые действия после победы должны были выглядеть следующим образом: "Когда же было рассуждаемо о плане нашего предприятия, — показывал Рылеев, — и я сказал: "До созвания Великого Собора надо же быть какому-нибудь правлению", — и потом спросил: "Кто оное будет составлять?", — то Трубецкой отвечал: "Надобно принудить Сенат назначить Временную Правительственную Думу и стараться, чтобы в нее попали люди уважаемые в России, как, например, Мордвинов или Сперанский, а к ним в правителя дел назначить подполковника Батенькова"". Последнее, конечно, было результатом сепаратных переговоров Трубецкого с Батеньковым.

Так прав ли все же Фонвизин — известно ли было Сперанскому и Мордвинову о существовании и планах тайного общества?

Декабрист Завалишин в своих записках рассказывает — вероятно, со слов самого Корниловича: "…Утром, прежде еще, нежели началось движение, Корнилович был послан к Сперанскому объявить ему о предстоящем перевороте и испросить его согласие на назначение его в число членов регентства.

"С ума вы сошли", — отвечал Сперанский, — "разве делают такие предложения преждевременно? Одержите сначала верх, тогда все будут на вашей стороне"".

Трудно представить себе, чтобы Завалишин, который весьма осторожно говорит о связях Сперанского с тайным обществом, выдумал все это.

Во время следствия трем арестованным, хорошо Сперанского знавшим, — Батенькову, Корниловичу и обер-прокурору Сената Краснокутскому, — задан был один и тот же вопрос. Батенькову он сформулирован был так: "В 7-м часу вечера 13 декабря вы были у господина Сперанского вместе с Корниловичем и Краснокутским. Во время пребывания вашего у господина Сперанского дверь была заперта ключом и в передней не оставалось человека. Объясните: зачем вы были у господина Сперанского, какой имели с ним разговор, что от него слышали и что ему сообщили". Все трое отрицали это свидание. Но у следователей не было достаточных доказательств, чтобы припереть допрашиваемых к стенке. Как резонно полагают историки, сведения были получены "оперативным путем" — расспросами прислуги в доме Сперанского. (Следователи и сами опасались получения прямых данных о связях члена Государственного совета с заговорщиками. Они должны были задать вопрос, но не очень настаивать на ответе.) Выдумать эту ситуацию на пустом месте следствие не могло. Какие-то сведения, пускай не полностью адекватные реальности, лежали в основе этих вопросов.

Во всяком случае, следствие точно установило, что Краснокутский и Корнилович были во второй половине дня 13 декабря у Сперанского, а вечером — на последнем собрании у Рылеева, где Краснокутский сообщил о времени завтрашней присяги. Узнал он об этом в доме Сперанского.

Впоследствии дочь Сперанского вспоминала, что накануне восстания многие из заговорщиков были в доме ее отца. Само по себе это говорило бы только об атмосфере в доме Сперанского, если бы не упорные косвенные свидетельства более тесных связей знаменитого реформатора с заговорщиками, чем это выяснилось на следствии. Но все это именно косвенные сведения. И нам важно не столько доказать организационную причастность Сперанского к заговору, сколько показать, что в глазах многих современников Сперанский был естественным союзником тайного общества. Во всяком случае — его умеренного крыла.

Любопытно в плане психологическом, что одним из таких современников был император Николай: "В числе показаний на лица, но без достаточных улик, чтоб приступить было можно к допросам, были таковые на Н. С. Мордвинова, сенатора П. И. Сумарокова и даже на М. М. Сперанского. Подобные показания рождали сомнения и недоверчивость, весьма тягостные, и долго не могли совершенно рассеяться". Они до конца никогда не рассеялись…

О Мордвинове Николай еще определеннее писал в письме Константину 23 декабря: "У меня весьма основательные подозрения, чтоб быть уверенным, что все это восходит до Государственного совета, именно до Мордвинова…"