Георгий Пахимер - История о Михаиле и Андронике Палеофагах

25. Некогда Иоанн Дука, только еще прослышав о славе их, велел снабжать крепости съестными запасами и оружием. Сделав запасы на долгое время, он приказал запечатать их медными печатями, чтобы жители получали продовольствие извне, и потому оставил у владельцев столько лишь, сколько было необходимо, лишнее же все отобрал. А жертвователям приказал, — после святых икон, вписывать в книгу пожертвований и оружие; ибо нельзя знать, когда двинется из своих ущелий этот народ и с каким расположением, — мир ли принесет он или войну. Эти люди до такой степени были тогда неизвестны, что многие представляли их с собачьими головами; рассказывали, что они питаются отвратительною пищею и даже едят человеческую плоть. Когда же вступил на престол Феодор, и прошел слух, что из Персии едут к нему послы (и этот слух был справедлив), — он испугался и пришел в смущение. Впрочем, царь признал нужным, скрыв свой страх, обмануть их: он наперед послал объявить персам, что готовится идти на них войною, и послы его поехали быстро. При этом внушено было им, чтобы они все народы старались убеждать в могуществе Римской империи и в том, что у римлян самые дети и женщины получают от казны обильное содержание. Потом навстречу послам отправлены были особые лица, долженствовавшие служить им проводниками, и приказано, чтобы они нарочно вели их по местам неудобопроходимым; а когда послы станут скучать трудностью пути, говорили бы, что Римская земля вся такова: пусть, не зная ее, они верят этому. Когда, после многих трудов, персы, наконец, прибыли к царю, — он и тут придумал для них нечто страшное, в надежде, что, смотря на это, они испугаются. Царь приказал войскам собраться в одно место и, вооружившись, разделиться по фратриям, по филам, по оружию и по строю; потом, расположившись в некотором расстоянии на многих пунктах стоять в железных бронях и наводить страх эволюциями. Кроме того, он велел сенату, всем чинам и своим родственникам, для более торжественного представления, одеться блистательно и обнаруживать благородство своего духа так, как будто бы все уничтожалось под их ногами, — часто выходить и опять туда же входить, чтобы, тогда как они на деле одни и те же, казались иными и иными, а никак не теми же, подобно тому, как кольцо без камня, если бы кто смотрел на него прежде и после, хотя оно было бы одно, от перемены места казалось бы не одним. В то время и сам царь оделся так, что не упустил из виду ничего ужасающего: он сидел на высоком престоле, держал в руках меч и был закрыт драгоценными завесами; все стояли вокруг его со страхом, так что и это одно могло уже поражать того, кто смотрел на них. Наконец послам, которые стояли вдали, приказано было говорить; а царь показал вид, будто ему желательно посмотреть, что там делается, — и вот вдруг, невидимо отдергиваются завесы, послы могут теперь зреть царя на его троне, вид его важен, он что-то выслушивает и кратко высказывает свою волю людям приближенным, которые кажутся до того объятыми страхом, что и одни слова царя поражают их. Сказав немногое на речи послов, царь отпускает их и приказывает прежним проводникам выпроводить их по тем же неудобопроходимым местам. Так приходилось прежде, по внушению благоразумия, прикрывать свой страх чрез возбуждение страха в послах; но теперь надлежало с большею ласкою и кротостью как отправлять свои посольства к персам, так и принимать персидские, и даже вступать с ними в брачные союзы.

Но если в восточных областях империи все подавало хорошие надежды; то на западе снова являлись волнения.

26. Михаилу Деспоту досадно было, что он лишен крепостей и изгнан из той страны, которую дядя его и отец Феодор, нареченный царем запада и коронованный Ахридским епископом Иаковом, с великим трудом и силою меча отнял у итальянцев и присоединил к себе. Досадуя на это, Михаил взял назад данные царю обязательства и, легко привлекая на свою сторону западное народонаселение, воспользовался его легкомыслием и снова отделился от царя. Поэтому царь приказал деспоту Иоанну тотчас взять войско и идти на него. А так как и царь Сицилии присвоил себе многие места в Иллирии и новом Эпире, то он послал и туда отряды, могшие отразить неприятеля. Кроме того, вверил он войско скифское, с небольшим числом других воинов, кесарю Алексею, и послал его к пределам Фракии, с тем, чтобы он, сколько можно лучше, устроил дела в Ористиаде, имея при этом в виду и другую цель. В то время болгары не хотели жить мирно и питали вражду и ненависть особенно к царю; потому что старшая дочь царя Феодора Ласкариса, Ирина, супруга Константина, который, как известно, был царем болгарским, сильно располагала ту страну к неприязни и требовала мести за страдания брата своего Иоанна. Итак, кесарю приказано было остановиться в пределах Фракии и показывать угрожающий вид городу, главным же образом грозить мечом итальянцам, ничего, однако ж, не делая, потому что у него мало было войска. Переправившись чрез пролив к Каллиополю, кесарь счел полезным, прежде чем пойдет ниже, побывать в Силиврии и, приблизившись к городу с западной стороны (ибо никто из живших там подданных царя не мог препятствовать ему в этом), обозреть его, в каком он был тогда состоянии, и разузнать, что делается внутри его, также видеть охотников, о которых еще прежде рассказывали, и чрез разговоры собрать тамошние мнения о городе. И так подступив к городу и поставив в предместьях его палатки, он тайно призывал к себе тамошних граждан, кто повиднее, и открывал им свои мысли, питая в них высокие надежды, если они будут содействовать. Призванные говорили ему, что теперь самое благоприятное время напасть на город; потому что весь стоявший у города итальянский флот отправился для взятия острова Дафнусии [40] Дафнусия — небольшой остров Эгейского моря, между Самосом и Лесбосом. Hoffman . , и вот, к прискорбию итальянцев, находится там уже весьма много дней; в городе же остались только народ и самые неопытные из воинов. Когда они сказали это и дали слово, что будут содействовать (в чем сочувствовали им и другие граждане), — кесарь, лишь только услышал их речи и увидел их готовность помогать, решился было тотчас сделать удар; сознавая, однако ж, всю трудность и опасность этого дела и представляя, как он, с малым войском и притом мимоходом, думает в минуту овладеть таким городом, которого не могли взять и силы многочисленные, медлил и откладывал. Ему казалось, что должно созвать совет и выслушать общее мнение: когда же в совете племянник его Алексей стал сильно настаивать, что надобно напасть на город, когда то же самое отважно защищал и один из охотников, по прозванию Кутрицакий (неизбежная судьба управляет как существами бездушными, так и городами); тогда уже и он одушевился отвагою и стал мечтать о завладении городом. Наконец о намерении Алексея узнали все и готовы были слово его осуществить самым делом; а он между тем везде ходил и, как следовало, осматривал местность, иногда же, чтобы избежать подозрения, скрывался из виду, прислушивался к замечаниям другого, кто хорошо знал места, и соображал, каким бы образом это дело совершить лучше и успешнее, и как бы задуманное тайно не вышло наружу.