Константин Станюкович - Два брата

Улыбаясь, слушал Николай, советы матери, обещал послушаться их и, разумеется, не слушался. Привычка к такой работе, нервной, спешной, укоренилась в нем давно и еще с малолетства, как у многих, очень даже многих русских людей. Надеясь на свои силы с какой-то удивительной бесшабашностью, обладая изрядной ленью, он привык откладывать всякое дело до последнего момента, рассчитывая, что он его одолеет, и, когда наступал такой момент, он принимался за него с лихорадочной поспешностью. Так бывало во времена студенчества, так было и теперь. Когда Николай был студентом, то по целым месяцам он ровно ничего не делал, не прикасался к тетрадкам и проводил иногда время самым нелепейшим образом, не умея, как вообще русские, распоряжаться временем. Перед экзаменами он обыкновенно просиживал несколько ночей и блистательно выдерживал их. Диссертацию он написал в несколько ночей и получил медаль. Способный, талантливый, быстро схватывающий, он действительно одолевал подчас трудное дело так скоро, что товарищи ахали от изумления, но зато и все работы его никогда не были первым нумером и носили следы легкости, как и все, за что он ни брался и что он ни делал. Все было недурно, но и только. Стройности, цельности, глубины не было.

Отец давно замечал в сыне эту наклонность, загубившую стольких небесталанных людей на Руси, но вместо того чтобы приучить его к правильному труду, нередко восхищался быстротой соображения и легкостью, с которой все давалось способному мальчику, и таким образом способствовал развитию в Николае самоуверенности. Гимназия и потом университет не исправили Николая, и он переходил от безделья к лихорадочной работе и как будто даже гордился этим.

Когда он принес первую свою статью в редакцию журнала и она была напечатана (и даже обратила на себя внимание), то Николай сознался приятелям, что написал ее, что называется, за один присест. Все приятели дивились этому и восхищались даже, только один студент из семинаристов укорительно покачал головой и заметил:

- Не слушай ты их, Вязников, и не увлекайся сам. Если ты будешь так относиться к работе, никогда ты ничего выдающегося не сработаешь, и всегда твоя работа будет вторым нумером. Остерегись, пока не поздно, а втянешься поздно будет. Надо прежде выучиться сидеть, и тогда можно работать.

Но Николай сидеть-то и не умел. Он или "присаживался", или вовсе не садился. В нем сказывалась общая черта русского барства. Работать, как работают европейцы, мы не умеем, оттого и работы наши в большинстве случаев не идут выше второго нумера.

Николай писал публицистическую статью; статья близилась к концу, и Николай был ею доволен. Когда он наконец кончил ее, он прочитал ее отцу и с понятной тревогой ждал его приговора.

- Статья превосходная, горячая, страстная, в ней разбросано несколько хороших мыслей, но все-таки, мне кажется, ты мог бы написать лучше. Подожди-ка отсылать ее, мой милый! - сказал отец.

Николай смутился.

- Отчего подождать? Сам же ты говоришь, что статья превосходная.

Вязников незаметно улыбнулся, заметив по лицу Николая, как больно кольнуло сына его замечание.

- Я стою на том же, а все-таки подожди... дай вылежаться ей, просмотри снова, дополни, исправь. В твоей, статье нет законченности, и, кроме того, неверные факты, правда мелочные, а все-таки неверные. Это ведь вредит впечатлению. Из-за одного неверного факта могут не поверить всей статье. Ты очень торопился, мой друг, и... и не поработал как следует. Ты не сердись на отца.

Николай вступил в спор, но должен был согласиться в Иваном Андреевичем, что многие сообщенные факты неверны и что некоторые положения требуют большего развития.

- Вот видишь ли! Сам к этому пришел... - ласково заметил отец, оставляя Николая в полкой уверенности, что он "сам" пришел к сознанию недостатков своей работы.

Время за работой летело быстро. По вечерам Николай играл с отцом с шахматы, гулял, играл на фортепиано. О Смирновых он совсем и забыл и даже удивлялся, как его могла занять такая кокетка, как Нина. Однако каждый раз, когда приходилось вспоминать Нину Сергеевну, Николай ощущал чувство оскорбленного самолюбия.

Леночка реже бывала в Витине, несмотря на приглашение Марьи Степановны.

- Совсем забыла нас! - упрекала Марья Степановна забегавшую на минуточку и вечно торопившуюся домой Леночку. - Что с тобой, Леночка? Или все с женихом сидишь?.. Так ты и его приводи.

Леночка обыкновенно старалась замять такой разговор. Она отговаривалась хлопотами по хозяйству и недосугом.

- Прежде находила досуг. Каждый день, бывало, навещала нас, а теперь совсем забыла!

"То было прежде!" - подумала Леночка, горячо обнимая Марью Степановну и уверяя, что она не забыла и никогда ее не забудет.

Николай изредка видал молодую девушку; она обыкновенно забегала на минуточку по утрам, когда Николай занимался. При встречах с нею он несколько удивлялся той сдержанной холодности, с которою она держалась с ним. Прежние товарищеские, дружелюбные отношения сделались натянутыми и церемонными. Ее веселость исчезла. Она была какая-то серьезная и нервная, словом, не та Леночка.

- Елена Ивановна, вы, должно быть, на меня сердитесь? - сказал он однажды, нагоняя ее в саду.

- Я?.. На вас? - проговорила она, вспыхивая.

- Да как же? Когда вы были больны, говорили Васе, что хотели меня видеть, о чем-то переговорить, а вместо того совсем отвернулись от старого приятеля. Что это значит? О чем-то хотели поговорить, да так и не говорите?

- Я хотела попросить у вас книг.

- И до сих пор не спросили?

- Некогда было, да и мешать вам не хотела... Вы работали...

- И не стыдно вам, а еще приятель! Каких вам книг?

- Вот об этом я и хотела спросить вашего мнения. Мне бы хотелось систематически читать...

Николай горячо одобрил за это Леночку и обещал составить ей самый хороший подбор книг, которые предложил ей оставить у себя до будущего лета.

- Летом приеду сюда, так вы меня за книги угостите вареньем своего изделия. Смотрите, непременно угостите! Григорий Николаевич не отрицает варенья?

Леночка с раздражением заметила:

- Вы пустяки говорите. Почем я знаю?

- Как не знаете? И вы называете мой вопрос пустяками? Да, значит, вы до сих пор не изучили вкусов любимого человека! Это непохвально! - шутил Николай.

Леночка так сухо отнеслась к этим шуткам и так сдвинула брови, что Николай тотчас же воскликнул:

- Да вы опять? Ну, простите, я, право, не хотел рассердить... Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что вы для меня не прежняя Леночка!

Он так задушевно сказал об этом, а Леночка хоть и улыбнулась, как улыбалась всегда, всем лицом, но вслед за тем сделалась еще серьезней.

"Совсем не та Леночка!" - подумал Николай.