Константин Станюкович - Два брата

- Все то, что ты говоришь, Коля, я слышал уже. Вот и папа почти то же говорит... Оба вы, знаю я, честные, хорошие, добрые, но - прости меня, брат, - от ваших слов не легче, и никак не убедят они меня.

- Ты просто болен, брат, вот что я тебе скажу...

- Может быть, и болен... пожалуй, что и болен!.. - подхватил Вася. Иной раз думаешь, думаешь... просто до боли думаешь, и, что всего ужаснее, то есть больнее, что ничего не придумаешь, и сознаешь себя таким дрянным, ничтожным, себялюбивым подлецом...

- Что ты, что ты! - улыбнулся брат.

- Смейся, Коля, а оно так... Ах, когда-нибудь открою я тебе свою душу... Больная она в самом деле... Ты вот говоришь: все так живут... А почему все так живут? Отчего иначе не живут? Разве нельзя иначе жить? Неужто вечно брат должен терзать своего брата?..

Он остановился, задумчиво взглянул на Николая и продолжал:

- Отчего Петр готовит нам кушанье, а я не готовлю? Отчего ж я вот и ем каждый день, и сплю на постели, а другие голодны и не призрены? Отчего? Где узнаю я, отчего?.. Кто объяснит это?.. Ты опять скажешь: все так, но мне-то, мне, моей душе разве от этого легче? Пойми ты!

Он с какой-то болью произнес эти слова, ожидая возражения, но Николай молчал, изумленный исповедью бледнолицего юноши.

"Откуда все эти мысли? Как он дошел до такого состояния?" - спрашивал себя Николай, вспоминая прежнего Васю. Прежний Вася не такой был, казалось ему.

- Ты вот говоришь, и папа тоже говорит, что надо быть добрым, честным, но как быть добрым, как быть честным? И разве я честен, разве добр?.. Подлец я, Коля, вот кто я такой... Я все раздумываю, а ведь давно бы следовало делать...

- Что делать?..

- Жить иначе... Какое имею я право жить так?.. Ответь мне...

И, не дожидаясь ответа, Вася продолжал:

- Ты вот думаешь, что всегда будет так, всегда человек будет делать другому зло, а я верю... глубоко верю, что так не будет и не должно быть... Не может быть... иначе зачем же столько мучеников прежде было?.. Зачем Спаситель был распят, если бы он не верил?.. Нет, Коля, ты вот образованный человек и знаешь больше меня, а говоришь неубедительно. Оно как будто и правда, а душа чувствует неправду. И кругом, кругом ложь... говорят, любят бога, а сами?!. Взгляни-ка ты на залесских мужиков... каково им из-за одного человека? И - удивительно! - он и без того богат, этот Кривошейнов, к чему ему еще богатство?.. Что делать с ним? На что, например, Смирнова оттягивает лес у мужиков, который им отдан, она знает хорошо это, покойником ее отцом? За то, что бумаг нет?

- Разве это правда?

- Правда. Лаврентьев говорил, а он говорит только о том, что знает... Курс кончить?! - отвечал как бы самому себе Вася. - Папа, вижу я, сердится, что я не готовлюсь в академию. Но к чему мне готовиться? Разве, если я буду доктором, я стану лучше?.. Или с годами пройдет все, и я повторять буду, что все так? Нет, Коля, я не могу... Я чувствую, что так нельзя. А как нужно тоже не вполне понимаю. Но я дойду до этого... дойду.

Вдруг Вася остановился и, как бы спохватившись, промолвил:

- Ты, Коля, извини... Я тебя своими мыслями занимаю и, верно, тебе надоело, а ты и не скажешь...

Николай обнял Васю и заметил:

- Экий ты какой!.. Говори, говори... легче станет... Не надоел ты мне... Рассказывай все... я охотно слушаю...

- Не умею я говорить... всего не перескажешь... Ах, Коля, если бы я был, как прежде... верующий... Помнишь?

- А теперь?

Вася безнадежно покачал головой.

- Тогда бы лучше было!..

Он замолчал и продолжал молча ходить по комнате. Потом вдруг остановился и прошептал:

- Человек же и Кривошейнов... И у него душа должна же быть... Как думаешь, брат?

Николай засмеялся.

- Сомневаюсь...

- Напрасно. Нет злодея, который бы не смягчился... Да и есть ли злодеи-то?..

Опять, видно было, в голове у юноши поднялась какая-то внутренняя работа.

- По-твоему, злодеи есть, Коля?

- Есть.

- А мне сдается, кет их!

- Знаешь ли, что я придумал, брат? - сказал Николай. - Напишу-ка я корреспонденцию о твоем злодее... Быть может, обратят внимание и продажа в Залесье остановится...

Вася сперва обрадовался.

- Только смотри, Коля, напиши хорошо... Все расскажи. Но только подожди посылать ее до завтрашнего вечера. Быть может, и не надо.

- Отчего? - удивился Николай.

- Так... у меня один план есть! - серьезно проговорил Вася. - Попробую.

- Секрет?

- Теперь не спрашивай. Да вот еще что, Коля: не говори ты маме ни слова о нашем разговоре. Она и так все волнуется, глядя на меня. К чему огорчать ее, голубушку нашу? И вообще никому не говори лучше. После все объяснится! как-то загадочно прибавил он. - Я с папой сам переговорю.

Вася несколько успокоился и спустя несколько времени рассказал брату, что Лаврентьев очень зовет его к себе и что Леночка была эти дни нездорова.

- Что с ней?

- Не знаю. Доктора не хотела. Раздражительная стала какая-то... похудела, голова болела все. Григорий Николаевич очень скорбел за Елену Ивановну. Теперь, впрочем, ей лучше. Да, я и забыл: она о тебе спрашивала, просила дать знать, когда ты приедешь. Удивлялась, что ты засел у Смирновых. Я и сам, признаться, дивился. Разве там приятно было тебе?

- Надо, Вася, побольше людей видать, иначе односторонне судить о них станешь. Кстати, я там с Прокофьевым познакомился. Ты, кажется, знаешь его?

- Видел у Лаврентьева!

- Нравится он тебе?

- Я мало его знаю, но слышал, что это замечательный человек! проговорил с каким-то благоговейным восторгом Вася.

- Ты, брат, слишком увлекаешься. Человека раз-другой видел - и уж замечательный человек.

- Тебе разве Прокофьев не нравится? - удивился Вася.

- Я не к тому. Я вообще! - заметил Николай, чувствуя почему-то досаду на то, что Вася так восторженно относится к Прокофьеву. - Так Леночка, ты говоришь, обо мне спрашивала?

- Да, спрашивала, - прошептал Вася. - Ты зайдешь к ней?

- Зайду как-нибудь.

- Хороший она человек, и Лаврентьев хороший. И как он ее любит, если б ты знал, Коля! - проговорил Вася и вдруг покраснел.

- К чему ты говоришь об этом?

- Так, к слову!.. - шепнул Вася и снова заходил по комнате.

"Как все принимает близко к сердцу, бедняга! Того и гляди сделает какую-нибудь непоправимую глупость! - раздумывал Николай, оставшись один. И ничем не убедишь его".

В тот же вечер, после чая, отец говорил Николаю о Васе с большим сокрушением. Его удивляла его болезненная мечтательность, и он не знал, как быть с юношей.

- Ты видел, как расстроило его известие о продаже имущества крестьян?

- Да. Бедняга сам не свой. Действительно, возмутительная история.

- Кто спорит - история гнусная, но что поделаешь?.. Мало ли скверного в жизни! Нельзя же на этом основании приходить в отчаяние. Он утром пришел ко мне таким страдальцем, что я испугался сперва, а дело-то все оказалось самое обыкновенное у нас. Вообще Вася меня беспокоит. Совсем странный мальчик. У него какая-то беспощадная логика, чуткость, доходящая до болезненности. Отчасти я виноват в этом! - с грустью проговорил старик.