Константин Станюкович - На Чайке

Вдобавок и ветер начинает заметно стихать.

Тем не менее он еще был достаточно крепок, и волны, большие и яростные, со всех сторон нападали на "Чайку" и грозили ее залить. Они уже свободно перекатывались через бак, попадали и с кормы, и матросы крепко держались за протянутые по обеим сторонам судна леера (веревки), чтоб не быть смытыми волнами.

Грянул выстрел, возвещающий о бедствии... По прошествии минуты другой, третий...

Матросы толпились у грот-мачты, посредине клипера. Слабый свет развешанных фонарей освещал их напряженные серьезные лица. При каждом ударе клипера о дно среди матросов проносился вздох.

И вдруг вкатилась волна, обдала толпу и унесла двух матросов в море.

Капитан это увидал и крикнул:

- Держись, ребята, крепче. Не зевай!

Матросы крестились. Гибель двух товарищей произвела на всех удручающее впечатление. Еще за минуту не терявшие надежды на спасение, многие теперь были полны отчаяния.

И кто-то сказал:

- Скоро всем помирать, братцы!

Проходивший мимо старший офицер, услышав эти слова, крикнул:

- Вот и глупости говоришь! Видно, что первогодок! К утру сойдем с мели. До утра недолго ждать.

Он проговорил эти слова уверенным тоном, хотя сам далеко не был уверен в том, что говорил. Но он понимал, что паника заразительна, и счел своим долгом подбодрить матросов.

И действительно подбодрил на минуту. В этот момент из-за клочковатой тучи выглянула луна. Красивая и холодная, она осветила бушующее море, покрытое седыми буграми, и сбившуюся толпу людей, и кучку офицеров, и капитана, и штурмана на мостике.

При лунном свете море казалось еще ужаснее и положение беспомощнее.

Капитан и старший штурман направили бинокли вперед, стараясь увидать берег. Но мгла заволакивала горизонт.

- Видите, Евграф Иваныч, что-нибудь? - спросил капитан.

- Ничего-с!

- Сигнальщик! Видишь берег?

- Никак нет, вашескородие... Одна мгла.

Капитан все еще медлил принимать решительные меры, надеясь сняться с мели, как только будут готовы пары, приказавши дать полный задний ход. Но ранее часа пары не могли быть подняты, а час - целая вечность в таком положении.

А волны продолжали вкатываться, и палуба была покрыта водою. Удары учащались. Клипер шлепался о дно, казалось, с большею силой.

Старший офицер поднялся на мостик и доложил капитану, что все исполнено.

- Да вы пальто бы надели, Николай Николаич! Простудитесь! Ишь ведь, собака погода!

- Надо надеть.

И он послал сигнальщика за пальто.

- Придется баковое орудие за борт! - сердито сказал капитан.

- Да... Иначе не сойдем! - промолвил старший офицер.

- И выбросить все, что можно... чтоб облегчить нос.

- Прикажете?

- Да. Выбрасывайте!..

И капитан крикнул в рупор:

- Баковое орудие за борт...

Боцман Никитич повторил команду и прокричал:

- Вали, ребята, орудия кидать!

Шлепая по воде, матросы побежали на бак, где стояла большая пушка, через которую ходили волны.

- Не подступиться к ей! - сказал кто-то.

- Так волной и смоет...

Тогда один из старых матросов крикнул:

- Не бойтесь, подступимся.

И, обратившись к старшему офицеру, сказал:

- Дозвольте, ваше благородие, обвязаться концом. Я на орудию аркан наброшу.

Мысль была хорошая. Матроса обвязали концом. Он накинул петлю и, отброшенный волной, был удержан веревкой, которую держали матросы.

V

Работа была нелегкая. Обдаваемые ледяными волнами и обвязанные концами, чтоб не быть сброшенными в море, матросы возились у орудия. Наконец толстые веревки, прикреплявшие пушку к палубе, были отрублены и пушка свалена за борт.

- Прощай, матушка! - крикнул ей вслед тот самый матрос, который первый накидывал на нее петлю.

В то же время другая часть матросов выносила снизу разные запасные вещи рангоута, такелажа, мешки с провизией, бочки с солониной, и все это бросалось за борт.

Мокрые до нитки, иззябшие матросы уходили с бака и жались около грот-мачты и у машинного люка. Но и там их обдавали брызги волн. А пары уже начинали гудеть, и в сердцах моряков пробудилась надежда.

Весь мокрый, старший офицер поднялся на мостик и, доложив капитану, что работы окончены, не без горделивого чувства прибавил:

- Молодцами работали матросики, Павел Львович!

- Не трусят? Паники нет?

- Нет... Сперва было немного. И то молодые матросы. Да и старикам впору струсить.

Николай Николаевич недаром пользовался уважением и любовью матросов, так как сам любил их и относился к ним с редкой по тогдашним временам гуманностью. Он очень редко прибегал к телесным наказаниям и редко дрался, и то только в минуту служебного гнева, "с пыла", как говорили матросы, и без жестокости.

И матросы, отлично понимавшие начальство, прощали своему старшему офицеру эти вспышки. Они уважали его как хорошего моряка и справедливого человека, а главное, чувствовали, что Николай Николаевич не чужой им и, понимая трудную их службу, бережет их, не изнуряя непосильными работами, не придираясь зря и не гнушаясь иногда поговорить с матросом, сказать ему ласковое слово, обмолвиться шуткой...

И зато как же они старались для своего старшего офицера, которого окрестили прозвищем "Ласкового" за то только, что он обращался с ними по-человечески.

- Да... положение из бамбуковых! - согласился капитан и крикнул в рупор:

- Молодцы, ребята!..

- Рады стараться! - крикнула сотня голосов.

- Скоро на вольной воде будем! - продолжал капитан. - Тогда обсушитесь и обогреетесь. И по чарке велю раздать за меня!

- Покорно благодарим! - раздались голоса.

- Это Ласковый за нас постарался! - заметил какой-то матрос.

- Беспременно он! - подтвердили со всех сторон.

Матросы капитана не особенно любили и все хорошее, что делалось для них на клипере, всегда приписывали старшему офицеру.

Прошли еще долгих четверть часа, и в это время налетевшая волна смыла капитанский катер, висевший поверх борта, и проломила часть борта.

VI

- Как время, Евграф Иваныч? - нетерпеливо спросил капитан. - За ветром не услышишь, как бьют склянки.

Старший штурман, словно бы закаменевший в неподвижной позе у компаса, расстегнул пальто, достал из кармана вязаного шерстяного жилета свой английский полухронометр и поднес его к освещенному компасу.

- Без пяти четыре! - проговорил он.

- А когда светает?

- В шесть.

- Верно, мы засели в Гижигинской губе?

- Не иначе... Там мелей нет!

И старый штурман показал рукой за корму и надел перчатку.

- А ветер стихает, Евграф Иваныч.

- Стихает. К утру совсем стихнет, я думаю.

- Волнение только подлое.

- Тут, на отмели, подлейшее, а там, в море, ничего.

- Хотел бы я быть там! - вырвался словно бы страстный вопль из груди капитана.

- Бог даст, будем, Павел Львович!